Тоска по Лондону

До исправительно-трудовой колонии строгого режима добираюсь вполне комфортабельно. Медленно и подробно — во избежание провокации — расплачиваюсь с таксистом за дорогу в оба конца и даю щедрые чаевые. Анна снабдила меня днежными знаками в достаточном количестве. Попросил таксиста вернуться за мною к девяти вечера. (K тому времени меня здесь давно уже не будет.) И зашагал к приземистому широкому зданию проходной, там же комнаты встреч, оборудованные подслушивающими и, возможно, подсматривающими устройствами.

В длинном зале с зарешеченными окнами подошел к барьеру, он разделяет залу вдоль и отполирован тысячами прикосновений не хуже стопы Св. Петра в Ватиканском соборе. Строгий взгляд был ответом на мое посягательство, и я сказал, что на встречу с заключенным нумер 0937561428 дробь четыре эс явился вместо его жены, она в больнице с острым холециститом, вот справка, а я кузен заключенного, вот справка, вот паспорт. Паспорт Опекуна, а добыть любую справку в наш титский век — это вопрос десятки. Ну, лишней десятки. Анне сказал, что мне нужны триста рублей и царская передача. Она принесла тысячу, а передача в сумке, даже не взглянул, что там. Анну предупредил, что деньги верну, если останусь жив, иначе плакали ее денежки, и, отсчитав триста, сунул остальное ей за пазуху, в надушенную сладкую ложбинку, едва прикрытую платьем, а сопротивление одолел безжалостным замечанием: нехорошо, если такую сумму найдут на моем теле. С паспортом Опекуна тоже должно обойтись: нос, уши и борода на месте. Опекун, на всякий случай, чтобы отделить меня от себя, утром заявил в милицию о пропаже паспорта. Если все пройдет благополучно, отзовет заявление. О тех, кто выписывал справки, не тревожусь, пусть думают о себе сами.

Просмотр документов завершается повелительным жестом. Я иду к стульям, стоящим вдоль окон, и другие ожиданты, мужчины и женщины, при моем приближении отводят взгляды. А ведь здесь я не играю сумасшедшего. И никто меня не знает. И не неприязнь это. Но в скорбных сих местах титские граждане, даже наиболее общительные, общения избегают.

Полчаса незаметно уходят на репетицию встречи с ЛД. Миссия у меня не из легких. Первое — узнать, что им известно обо мне. Второе, главное — за что с ним обошлись столь сурово. Понимаю, как нескромно мое желание, но исполнение его жизненно важно. Это как дыхание. Или циркуляция лимфы. А то перевяжут тебе, скажем, мочеиспускательный канал и скажут: давай, потей. Вот и давай…

Ладно, посмотрим.

На стене портрет вождя. Ну, теперь какие вожди… Вот в наше время были вожди — ВОЖДИ! Такие кризисы варганили, такие ямы человечинкой заполняли — любо-дорого.

Поговаривают, что портреты заменены будут произведениями живописи. Словно портреты не произведения. Чувство меры у верноподданных художников столь же реально, сколь дыхание трупа. Сделать из Людоеда доброго и величавого отца народов… Еще жальче сравнение плакатных ликов Шакала с его подлинным мелкотравчатым обликом. Плюгавик. В чем и впрямь он был велик, так это в пренебрежении своей мелкостью. Но какой политик! Взял в оборот страну, словно сельско-хозяйственную делянку для травопольного эксперимента. Беспринципный. Циничный. Готовый на любую сделку, на самый крутой поворот (Брестский мир, НЭП… Такое дерьмо — пальчики оближешь!

Но-но, Шакал, сегодня я с тобой не воюю!

Как это он возрос, такой фрукт, в среде идеалистов?

ВЛАДИМИР УЛЬЯНОВ

(биография, краткий очерк)

Родился в интеллигентной, в общем, семье, хотя и без глубоких корней. Отец метис калмычки и русского. Мать коктейль шведов и немцев со стороны матери, еврейка по отцу.

Ульянов Илья Николаевич сократил имя, отец был Ульянинов, ульянин сын. Так называли безотцовщину. Илья был младшим из двух детей. Старший, Василий, работал на лесопилке, выбился в управляющие и не щадил сил, чтобы дать младшему образование. Даже семью завел лишь после того, как женился младшенький.

Илья Николаевич окончил Казанский университет и преподавал в гимназии, в Казани же.