Тоска по Лондону

В пятницу вечером в аэропорту Глазго мы обнялись со Скоттом и Малкольмом, словно были однополчане. Я увез с собой любовь к суровой и справедливой стране. И вопросы, на которые не найду ответов: откуда черпается величие на поворотах истории? почему иным дано, а другим нет? где предел сопротивления и как дается понимание того, что сопротивление становится насилием? Еще увез оловянного солдатика, волынщика с квадратной челюстью, непреклонного, как пулеметная очередь, скосившая его и тысячи таких, как он, мерно шагавших в огонь в своих юбочках и гетрах.

И вот спрашиваю о Шотландии и вижу на лицах это ненавистное «При чем тут?.. Не знаю и знать не хочу!»

Ну, нет, господа. Коль скоро вы полезли в политику, не задавайте вопросов «При чем?..» Все при чем. Все вы обязаны знать. Во всем искать связь. Я здесь для переговоров, да, понимаю и вполне сознаю ответственность, специальный эмиссар послан, расходы и так далее. Именно потому, вежливо разведя руками, подымаюсь из-за стола: я здесь не для вдалбливания мне стэйтментов, а для переговоров, сожалею, что диалог не получился, может быть, в другой раз и в более гибком составе…

В углу стола быстро встает Утопист и повелительным жестом смиряет егупецкого эмиссара:

— Хвылыночку, панэ урядовэць… Пэрэпрошую, — это мне, — чи нэ будэтэ так добри поясныты поривняння Украины з Шотландиею?

— Охотно! В самым общих чертах — Украине от России не выпало и сотой доли затрещин, какие перенесла Шотландия от Англии, с которой и поныне составляет королевство, учрежденное двести лет назад на вечные времена. Вас Россия защищала — от поляков, от татар. Англия Шотландию опустошала. Цвет нации оказывался уничтожен после очередного вторжения. И все же объединились. Все ли ладно было? Нет. Шотландия все еще беднее Англии, чего об Украине отнюдь не скажешь. Но когда я заметил собеседнику-шотландцу, что не мыслю враждующих Англии, Шотландии, Уэльса…

— Обещаю тебе, — сказал Малкольм, хрустя моими костями у трапа самолета, — что мы и впредь будем задавать этим подлым трусам трепку только в анекдотах и на футбольных полях.

— Разделение ничего вам не даст, кроме изоляции и нищеты. И возможного развала в будущем на две части — восточную и западную. А свобода у вас и так уже есть.

— Интэрэсна думка, — опережая остальных, сказал Утопист, — мы повэрнэмось до нэи, але на рази мы маемо доповисты важлыву информацию про сучасный момэнт и обмиркуваты становыще з ризных бокив, нэ выключаючи и ваших поважных зауважень.

Так они меня переиграли и снова повели в разговоре. Но уже не с той бесцеремонностью, с какой начал приезжий.

— Кажется, обсуждение зашло в тупик, мы переубеждаем друг друга, это напрасная трата времени, — сказал я по прошествии часа и игнорировал тяжелое впечатление от своих слов. — Вы все о будущем, а мы не можем забыть прошлого. Не задержу вашего внимания. В Америке я жил богато — по здешним понятиям. У меня был дом, но ремонтировать его приходилось самому, я не мог позволить себе приглашать рабочих. Как-то пришлось чинить порог. Под дверью образовалась щель, зимой в нее наметало снег, летом всякие жучки-паучки набивались вовнутрь, строили гнезда и делали там свой маленький насекомый гешефт — охотились, плодились и так далее под сенью надежной крыши. Прежде, чем начать работу, я, естественно, почистил рабочую площадку, то есть смел все гнезда и всех этих жучков-паучков укокошил. Без зла, исключительно в видах экономии времени: не ловить же и не эвакуировать каждого с его яйцами за порог персонально. Вот и обернулась моя великая стройка для этих зверушек внезапным прекращением их жизни. Понимаю, всякое сравнение хромает, но, думаю, и вы понимаете, что в этой притче до ужаса много общего с тем, о чем мы толкуем. Да и терминология спущена — великий народ, малый народ… Вопреки желанию моих соплеменников, я представляю не только их, но все меньшинства региона. Будьте готовы к тому, что они не поймут слова национальность или вероисповедание там, где должно стоять слово гражданин.

Это принято было нормально, на время установилась этакая тишь и гладь и божья благодать. Стороны проявили единодушие и не разошлись ни в чем. Разногласия — сразу резкие — начались, едва речь зашла о тактике. Я сказал, что ничем не могу повлиять на ход событий в желательном для меня замедлении реакции распада с выделением чудовищного количества разрушительной энергии, но и пальцем не поведу ради навязшего в ушах ускорения. Будь то ломка или стройка, все надо делать обдуманно и постепенно, это профессиональное кредо, с него я не сойду.

Двое из шести не поддерживали меня, но и не возражали. Я знал: едва за мною закроется дверь, они станут защищать мою точку зрения, возможно, более удачно. Но четверо, большинство, были настроены категорически, а двое из них стояли за крайние меры, вплоть до призывов к толпе.