Тоска по Лондону

Наступила пауза. Она держала руку на моем пульсе, но глядела в окно. Утро было перламутровое, с намеком на возможное солнце. Вдруг показалось, что я дома и вечером все соберутся за столом. Взял эту теплую руку и поцеловал в ладошку. Ладошка дрогнула, и бес вселился в меня. Выходите за меня замуж, сказал я. Чтобы мой муж спился с круга, а вы удрали обратно в Америку к своей жене, засмеялась она, нет, поднимайтесь на ноги, а в остальном пусть будет, как Бог даст. Он дает нам друг друга, остальное мы обязаны делать сами, сказал я, но делаем плохо. Что ж, грустно сказала она, такова наша жизнь. Не жизнь, милые дамочки, а вы таковы, добиваетесь чистого идеала. Что вы, засмеялась она, женщины куда более реалисты, это вы добиваетесь идеала. Знакомая песня, сказал я, хотите, допою ее до конца? Не надо, сказала она и поглядела мне в глаза ласково и укоризненно. Но это не могло меня остановить. Скажите, спросил я, выходя замуж, кого, собственно, вы обретали — друга или любовника? Дддруга, с запинкой, но твердо сказала она. О, она ответила, как отвечают на вопрос о вере. Она продолжает верить в свою правоту и теперь, десятилетия спустя. А вас не мучила совесть, что вы обманули своего избранника? Он ведь искал жену. Никогда не думали, какой грех взяли на душу?

Она смолчала.

Ладно, сказал я, не дали мне допеть до конца — спою сначала. Про того парня, помните? От одного его прикосновения вас бросало в жар. И тогда вы поняли, что — вот и полюбили впервые в жизни по-настоящему. Но — уже замужем. Напомнить вам, как его звали? — Вася, с полным присутствием духа сказала она, ну и что? — Он был вашей судьбой, больше ничего. Но судьбы свершаются лишь в жизни негодяев, а мы с вами порядочные люди, не так ли, и все кончается принесением себя в жертву. За нее расплачивается вся семья. В благоприятном варианте лишь подмятый супруг, зато всю жизнь.

Она прикрыла глаза ладонью.

Ну вот, попал в цель. Не в ту, в какую метил, а все легче.

Я подложил ладони под голову и молча глядел, как она сидит на стуле, уронив на колено белую руку, прекрасную, несмотря на возраст, и прикрыв глаза другой прекрасной рукой. Часы на стене над ее плечом показывали семь. Лежал, глядел на нее и думал о том, что поколения не повторяются, каждое с детства влачит ему одному присущие черты. Было поколение вавилонского плена. Батыева нашествия. Петровой ломки. Наполеоновских войн. Перестройки. Все (разные.

Мы особые. Мы — разделительная полоса. Следующие ничего не поймут. Следующие всегда не понимали предыдущих. Даже когда читали те же вечные книги, пели те же песни и слушали те же проповеди. А уж без книг и песен шансов и вовсе нет.

Мы — последние из тех, для кого одна в жизни любовь. Одна любовь и одна смерть. И Родина, конечно, одна. Последние в деле любви без сравнения единственного предмета своего с другими. Идея чистой любви. На всем свете она уже почила, сдала позиции брачным контрактам. Вежливым улыбкам. А в нас осталась жива-живехонька. Наше родное титское правительство ни в одну топку не подбрасывало столько дров, сколько в костер романтизма. Те же почины (штормовать в далеком море, трансконтинентальные дороги, целина, космические трудности не только без удобств, но с воспеванием неудобств. Лишь бы стабильность. От семьи до государственных институтов. Энтузиасты все держали на плечах, как атланты, — первопроходцы, врачи, инженеры, ученые, энтузиасты-учителя, агрономы, рабочие. Святые, каждый в своем деле.

Это был уклад чрезвычайных обстоятельств.

Но сколько поколений вырастишь при таких средствах массовой информации? Иная жизнь прорвалась и совратила. Вода и воздух все еще доступны. Вот если бы стали недоступны и каждому надо было стоять в очереди к щелочке, где отмеряют глоток воды, и к другой, где выдают вдох… Громкие слова тускнеют, укладу приходит конец. Вот он пришел, великан, теперь-то я знаю точно, из уст самой лошади, хоть она сама себе не верит…

И это свалят на нас. Мы из кожи лезли с диагнозом задолго до всего… Но свалят и это. И этого не простят. Ни одно поколение не ушло без суда. Нас осудят по-особому. И станут ржать во все горло. Конечно, будут случаи и после. Патология. Единичные неврастеники. Люди станут спокойнее. По крайней мере, в деле любви к единственному предмету. Терпимее к методу проб. Не вышло — не станем драматизировать, разойдемся красиво. Выйдет в другой раз. Другой супруг. Другая родина…

Клуша отняла ладонь от глаз, и я увидел ее улыбку, спокойную и ясную. Так можно улыбаться, оглохнув к объяснениям и давно потеряв надежду на взаимопонимание. Так может нести свои обязанности — не без позы, но с каким достоинством!..