Тоска по Лондону

Будешь излагать, шипит Балалайка, или так вот в гляделки играть под дождем? Да-да, в гляделки, именно… Извини, но прежде идеи почина изложу тебе мою рабочую идею. У Жучилы есть диван-подруга. Откуда знаю? Выследил. Как любящий дед и примерный семьянин, он весь у меня теперь вот где. Разработка такая: звоню ему и пугаю пересмотром дела. Говорю, что заинтересовались этим снова в связи с новыми веяниями. Он не верит. Прежде, чем он успевает бросить трубку, задаю вопрос о Завгаре. Он, конечно, бросает трубку. Ничего, я не гордый, звоню опять. И опять о Завгаре, через эту падлу теперь все пути. Жучила, ясное дело, орет чего-нибудь угрожающего. Ладно, говорю, вы жметесь, а он вас продает оптом и в розницу. И — про любовницу. А Жучила тут же перезванивает Завгару, вставляет Балалайка. Ага, бегом, звонок мой состоится, когда Завгар будет в одной из своих длительных командировок. Я, естественно, делаю вид, что этого не знаю. Хотите, спрошу, переговорить с дружком? Извольте. Многого вы от него добьетесь, как же. Если хоть чуть его знаете, сообразите, что ради красного словца он продаст и отца. И от всего отопрется, скажет, что его оклеветали, агнца такого. А если это и вправду клевета, скажет Жучила, и ничего такого он вам не рассказывал? А откуда бы я узнал, отвечу я, выследил вас, что ли? Это Жучилу убедит, он о себе высокого мнения и уверен, что выследить его невозможно. И уж, конечно, не полагает себя слабым звеном в их круговой поруке. Никто себя не полагает слабым звеном, правда?

Балалайка кивает. Слушает вполуха. Все его устраивает в моем изложении. Поскольку его самого в схеме нет. Думает, что и не будет, что его для консультации вызвали, этакого светоча мысли. Интересно, что он запоет теперь…

Итак, я раскалываю эту гниду. Он даст материал на Завгара, никуда не денется. Но его сразу надо обезвредить, не допустить, чтобы по приезде Завгара побежал к нему выяснять отношения. Едва он их выяснит, меня найдут с проломленным черепом. Завгар ни о чем даже догадываться не должен, пока его не позовут в суд. Поэтому на арене появляешься ты. (Есть, навострил уши…) В качестве представителя органов ты встречаешься с Жучилой и ведешь такую игру: нам стало известно, что кое-кто шантажирует вас с целью собрать материал для пересмотра одного судебного дела. Мы в пересмотре не заинтересованы, но и прерывать эту самодеятельность не желаем, пусть выползут на свет инициаторы и исполнители. Учтите, среди них могут быть люди, которых вы числите среди своих друзей. От вас требуются две вещи. Первая — незамедлительно уведомлять нас о каждой попытке контакта с вами по этому делу любых лиц, понимаете, любых. Вторая — никаких самодеятельных шагов, иначе вы демаскируете нас и сорвете всю операцию. Мы берем с вас подписку. И — возьмешь. Обожди, дай досказать. Вели звонить лишь в экстраординарных случаях, обычно звонить будешь ты. На самом деле звонить буду я, даже твоя мама путает нас. Будь добр, я еще не досказал. Таким путем мы убиваем всех зайцев. Тебя весь город знает как сексота, это с самого начала ликвидирует его сомнения. Сеем недоверие ко всем, это так ему близко! Исключаем любые контакты между ним и другими гавриками этой бражки. Замыкаем его тревожные импульсы, только тебя он станет искать, если что-то покажется ему подозрительным. А находить будет меня: ты будешь ему отвечать, что не можешь сейчас говорить и перезвонишь через полчаса. Вместо тебя перезваниваю я и на основе доверия к родным органам получаю всю информацию по делу.

Слушай, сказал Балалайка со слезою в голосе, не бросил бы ты это дело, а? Столько времени прошло, бесполезно, любому ясно, одному тебе не ясно… Я поклонился и спросил, когда он намерен звонить Жучиле. Мой звонок состоится, едва Завгар умотает в очередную командировку. Идеально было бы, чтобы ты позвонил через час после меня и… Балалайка прервал: он в эту баланду не полезет. Если бы у меня был телефон, я разыграл бы все сам, тебе только и нужно было бы встретиться с ним разок… Ни разу, ответил Балалайка. Окей, сказал я, найдем журналиста похрабрее. И ушел.

Все как по нотам — и его отказ, и мой уход. Теперь выжду.

Блеф, конечно. Многие желали бы занять его место, но со мной связаться кто посмеет… Мы ведь друзья еще вон с каких пор, а то и Балалайку не нашел бы. По сути, Балалайка — то немногое, что у меня осталось от прошлого. Там, в эмиграции, я сомлел, когда новоприбывший осел из тех, кто обожает сенсации, сообщил мне, что Балалайка умер. А теперь вот как оно поворачивается…

Пропади все пропадом… Поехать, что ли, к ЛД на кофе? Что еще остается…

Похоже, солнца вообще никогда больше не будет…

Обожди, ты чего разнылся? Ты без него недееспособен? А он без тебя? Куда ему деться? С первого раза ничего иного и быть не могло. Он ушел, чтобы вернуться. Ликовать надо по поводу своей прозорливости.