Тоскана, нарисованная вином

– Аааа, – протянул Фабрицио. – То неудивительно: ты очень доверчивый столичный франт, а мир полон людей, у которых в жилах вместо крови яд течет.

У меня в груди аж все похолодело. Нет, змеей Сабрина быть не может! Я надеюсь, по крайней мере, что она не провернула какую-нибудь аферу с этой фермой! По-моему, она искренне призналась в своей дурацкой затее. «Надо будет попросить Фабьяну проверить регистрацию сделки…» – тем не менее, решил я для себя.

Глава 20

На протяжении всего вечера мне хотелось сбежать из Монтепульчано. Настроение совсем не соответствовало праздничной атмосфере, царящей в городе. Аборигены смеялись, обнимались, подтрунивали друг над другом, пели песни, танцевали и пили вино в ожидании соревнования, а я чувствовал себя, как давно перезревший виноград, оставленный портиться и киснуть на солнце за ненадобностью. Но от Фабрицио не представлялось возможным уйти.

Вообще раньше он мне не казался таким болтливым и навязчивым. Не знаю, может, ему вино развязало язык, хотя он выпил-то всего бокальчик. Значит, это мне любое общество казалось невыносимым. Таким образом, гонки с бочками я увидел, и, должен признать, оно стоило того. Это была настоящая кульминация праздника. Участники и болельщики, разодетые в яркие исторические костюмы, собрались напротив Colonna del Marzocco. Я старался не всматриваться в толпу фанатов, чтобы не увидеть ненароком Сабрину, да и сам норовил спрятаться за спины Фабрицио и его жены, раствориться в толпе туристов, не принадлежащих ни к одной из контрад. Хотя я надеялся, что вероятность встречи сводится к нулю, потому что Сабрина раньше мне рассказывала, что они с болельщиками обычно стоят на финише.

По двое мужчин от контрады расположились у одной из восьми бочек, весом 80 килограмм каждая. Участникам предстояло в беге катить бочки перед собой по неровным мощеным мостовым на протяжении 1,8 километра. Та контрада, представители которой первыми докатят свою бочку до паперти Дуомо, станет победительницей.

Улицы Монтепульчано купались в рыжих лучах мягкого вечернего солнца, на стенах пестрели флаги контрад, по краям улочек за выставленным ограждением шумели болельщики, подбадривая своих.  По сигналу участники, выстроившиеся в два ряда, резво покатили бочки перед собой. Если верить тому, как они легко перебирали руками, а бочки, постукивая, неслись вперед, то создавалось ощущение, что это так просто: катить бочки по булыжной мостовой. Но впечатление было ошибочным. Наверняка они много тренировались, ибо руками в перчатках они двигали каким-то особым образом, да и движения выглядели настолько слаженными, что бочка послушно шла заранее установленным маршрутом, а не сворачивала то и дело в толпу. Вскоре сия странная бегущая процессия скрылась за поворотом, и я лишь успел заметить, что вперед вырвалась пара в бело-синих майках.

Толпа двинулась следом, чтобы узнать, кто же станет победителем, и мы с Фабрицио и Ренатой последовали с общим потоком. Правда теперь нас сопровождала целая группа знакомых Фабрицио и Ренаты, и я понял, что смогу наконец улизнуть. Сделать это не составило никакого труда: я замешкался сзади, а затем незаметно свернул в узкий переулок. Он был пуст, потому я ускорил шаг, чтобы поскорее безнадежно исчезнуть с этого праздника.

Я отправился на свою ферму. На душе было тошно и противно. Ничего не хотелось, ничего не радовало. Но и дома никакого покоя мне не светило. На кухне, на спинке своего излюбленного стула восседал попугай. Он страшно обрадовался, завидев меня, чего нельзя было сказать обо мне.

– Ты все еще здесь?! – изумился я.

– Achtung! – крикнул попугай и, что-то радостно вереща, метнулся ко мне. По-моему, он вознамерился приземлиться на мое плечо, но я шарахнулся от него, будто от агрессивного орла, собирающегося сцапать меня, словно мышонка.

– Ou, окорочок пернатый! – вскричал я.

– Ou! – передразнил попугай, а потом, похоже, попытался повторить мои слова, но у него не получилось.

– Послушай, не испытывай мое терпение, я сейчас совершенно не в настроении с тобой спорить. Лети-ка ты туда, откуда явился, а я окно закрою, – сделал я характерный жест рукой, подходя к окну.

Попугай наградил меня вдохновленной тирадой, от которой мои уши в трубочку свернулись. Я не знаю, сказал ли он нечто хорошее или, напротив, послал меня на край земли – он в любом случае напоминал говорливую старуху на рынке, расписывающую, как хороши ее вареные груши.

– Слушай, прекрати вызывать духов своими заклинаниями, у меня голова от тебя болит. Улетай! Кстати, куда ты дел моего кота? – спросил я, озираясь по сторонам в поисках Аранчино. Но нигде не было видно ни одного рыжего клочка.

Попугай бросил на удивление короткий ответ, боком посмотрев на меня.