Тотальные истории. О том, как живут и говорят по-русски

Пока Антон в баре беседует об ужасах мутации из мира лингвистики, я рассказываю посетителям книжного магазина «Бакен» истории из «Легендариума», моей новой книги, посвященной легендам уральских, сибирских и дальневосточных городов. Разные города услышали от меня разные истории из этой книги: Владивосток — о легендарном охотнике на тигров, Хабаровск — о кладах Приамурья, Чита — о призраке с огненными волосами, Кемерово — о трагической судьбе товарища Хренова, вдохновившего Маяковского написать: «Я знаю город будет, я знаю саду цвесть, когда такие люди в стране советской есть!» Красноярск узнает об арестанте, спасшем город от нашествия хана Иренека. Но особенно живо красноярцы реагируют на историю о знаменитом сагайском богатыре Кангзе. В XIX веке среди тюркских народов Енисейской и Томской губерний ходили рассказы о великане, отчаянно сражавшемся с русскими. Одни сказывали, что враги опоили его несколькими бочками вина, другие — что подцепили железными крюками и утащили в Россию. Особенно популярны такие легенды были у сагайцев. И вдруг в 1890 году по тайге со скоростью ветра разнесся слух: сохранился портрет Кангзы — одному славному сыну сагайского народа удалось похитить его у русских! В стойбище хранителя портрета потянулись ходоки, люди хотели хотя бы одним глазом увидеть черты былинного героя. Приезжали из дальних селений, сплавлялись по рекам, спускались с гор, выходили из глухой тайги. Увидевшие лик Кангзы описывали его портрет в подробностях: мол, врагам пришлось связать богатыря спящим (так как он в десять раз больше обычных людей) и приставить к его телу лестницу, чтобы закрепить узлы. История эта завершилась анекдотом: портрет богатыря Кангзы оказался иллюстрацией из книжки о приключениях Гулливера. Забавный случай этот рассказан в сборнике, вышедшем к 70-летию Г. Н. Потанина в 1909 году.

* * *

То ли нам так везет на людей, то ли работает формула мороз плюс солнце, но все горожане, встретившиеся нам в этот день, оказываются людьми открытыми и отзывчивыми. Потерявший шапку Олег Смирнов возвращается в новой: кто-то из фанатов подарил ему свою.

— Всем буду хвалиться, что Алюляй в моей шапке снимается! — заявил фанат.

В сумерках мы отправляемся на Караульную гору, где расположена часовня Параскевы Пятницы, изображенная на банкноте номиналом в десять рублей. Красноярск светится огнями и ластится к путешественникам как сытый и довольный кот.

Глава 18. Придорожная харчевня

«Мы задаем тон».

Е. Анфимова (из интервью)

Мы сидим в придорожной харчевне за крепко сбитым столом, укрытым истертой локтями, но чистой клеенкой. За окном — дорога, бесконечная как эволюция. Подперев голову ладошкой, Женя Анфимова ждет заказ, смотрит на дорогу и ни к кому конкретно не обращаясь, произносит:

— Мечтаю поехать в Путораны…

Путораны — это затерянный мир в центре Сибири, плато величиной с Великобританию, малодоступное и безлюдное. Там сходятся полярная пустыня, тундра и тайга с множеством озер и рек. Лето там совсем короткое: реки вскрываются ото льда в конце мая — начале июня, а начинают вновь замерзать уже в сентябре. К зиме водопады превращаются в ледопады — невероятные и удивительно красивые сооружения природы из замерзших рек, лишившихся стока воды с вершин.

— Я узнавала, как туда попасть, — добавляет Анфимова, не отводя взгляда от окна. — Это не так уж и сложно.

Солнечный луч, собрав пылинки с оконного стекла, неожиданно падает на Женино лицо, и в ее очках отражается дорога за окном харчевни. Я вспоминаю легенды о диких эвенках, которые не спускаются с плато и не выходят к цивилизованным местам, разговаривают на языке, отдаленно напоминающем язык современных эвенков, и не состоят на учете ни в одном российском паспортном столе. Говорят, они служат проводниками по тайным тропам Путоран.

Наша жизнь полна намеков на грядущие события, просто мы не замечаем, как будущее приглядывается к нам, прежде чем стать настоящим. Так случилось у Жени с Тотальным диктантом.

— Дело было на втором курсе журфака НГУ в две тысячи четвертом, — вспоминает Анфимова. — Я жила в «десятке», а на первом этаже общежития собирался Демклуб. Там было несколько залов для самостоятельной работы студентов. И общий душ у нас был на первом этаже. Идешь в душ, заглядываешь в зал, а там что-то кипит, что-то обсуждают. Так я и заглядывала, но заглянуть поглубже не решалась, сильно стеснительная была. Любопытство взяло верх, и я спросила у Лены Шкарубо, чем они занимаются. От нее и узнала про диктант. Мол, ребята хотят просто по-фану его написать, весело-полезно провести время и проверить себя. «Надо же, — подумала я. — Все стараются забыть диктанты и сочинения как страшный сон, а ребята этими вещами развлекаются, круто!» А потом меня отчислили, я пошла работать, все отошло на второй план. Когда восстановилась в универе через год, диктант уже писали. Все мои одногруппники были участниками, и с тех пор я о нем знала, следила за новостями.