«Товарищ Керенский»

Гучков решил уйти в отставку: в правительстве он больше не видел центра реальной власти. Опыт предшествующих недель показал, что политики, действующие вне правительства, могут иметь немалую власть, если умело укрепляют свой авторитет с помощью ярких и актуальных публичных выступлений, тиражируемых прессой. Выход влиятельного ветерана российской политики из правительства был шагом, неизбежно воздействовавшим на общественное мнение, отставка государственного деятеля такого ранга являлась немалым ресурсом. Она могла бы создать условия для кристаллизации, консолидации консервативных сил – именно так и оценил ситуацию Исполком Петроградского Совета: «В этой обстановке уход Гучкова есть не просто уход, а апелляция к стране и армии против Совета рабочих и солдатских депутатов… Гучков не один. За ним стоят определенные слои буржуазии»[561]. Уход Гучкова вызвал возмущение и среди членов Временного правительства[562].

Чтобы отставка политика, предупреждающего о «гибели» страны, могла стать ресурсом для мобилизации несоциалистических сил, требовалась подготовка общественного мнения. Площадкой для обнародования Гучковым своих взглядов оказалось совещание делегатов фронта, которое начало работать в Таврическом дворце в разгар политического кризиса. Делегаты уже приглашали Гучкова, фронтовики с нетерпением ждали встречи с главой военного ведомства, однако перспектива стать объектом критики политизирующихся и «левеющих» ветеранов действующей армии не прельщала министра. Во всяком случае, из-за его болезни выступление было перенесено на 28 апреля. Но и в этот день Гучков не появился, хотя депутаты имели возможность слышать его накануне, на думском заседании. Министр сообщил, что сможет прибыть лишь 29 апреля, и предупредил, что произнесет речь, а на вопросы отвечать не будет[563]. Заседание обещало быть интересным, зал был полон, присутствовало и немало журналистов, ждавших сенсации. Их ожидания оправдались.

Керенский вспоминал, что в день этого выступления пытался отговорить Гучкова от отставки[564]. Во всяком случае, министр юстиции знал о предполагаемом уходе главы военного ведомства и сам решил выступить на заседании фронтовиков. Состав аудитории был важен для Керенского: в это время он уже предполагал, что станет военным министром[565]. Популярный министр юстиции появился в зале во время речи Гучкова. Ответственное выступление было прервано – делегаты устроили Керенскому овацию. Едва стихли рукоплескания, как раздался возглас: «Да здравствует сын русской революции!», покрываемый аплодисментами. Энтузиазм аудитории мог быть вызван сочувствием: в этот день в прессе появились сообщения о предотвращении покушения на Керенского.

Овации прекратились, Гучков смог продолжить речь, однако внимание аудитории уже было отвлечено от его выступления. Затем слово было предоставлено Керенскому, но рядом с ним появился солдат, обладатель всех степеней Георгиевского креста, который обратился к нему со словами: «Товарищ министр, примите от глубины моего простого солдатского сердца горячий привет. Товарищи, предлагаю вам от имени нашей многострадальной армии грянуть в честь министра юстиции громкое, могучее “ура!”». Последовала «бурная и продолжительная» овация[566]. В этой демонстрации проявлялось не только желание приветствовать популярного министра, но, возможно, и негативное отношение фронтовиков к Гучкову.

Керенскому был гарантирован успех: дружественная, восторженная аудитория с нетерпением ждала выступления знаменитого энтузиаста революции. Он, однако, не оправдал ожиданий – эта речь не походила на его прежние выступления[567]. Министр затронул болезненные темы, уже поднятые Гучковым, и заострил их. Перечислив опасности, угрожающие стране, он заявил: «В настоящее время положение русского государства сложное и трудное. Процесс перехода от рабства к свободе, конечно, протекает не в форме парада, как это бывало раньше. Это есть тяжелая, мучительная работа, связанная с целым рядом недоразумений, взаимных непониманий, на почве которых дают свой пышный цвет семена малодушия и недоверия, превращающие свободу граждан в людские пытки»[568].

Тема «рабства» и «рабов», носителей политической культуры «рабства», получила в речи Керенского дальнейшее развитие: «Если же мы, как недостойные рабы, не будем организованным, сильным государством, то наступит мрачный, кровавый период взаимных столкновений и идеи наши будут брошены под каблук того государственного принципа, по которому сила есть право, а не право – сила»[569]. Затем нагнетаемое в речи чувство тревоги нашло выражение в нежданном обвинении, которое оратор бросил своей аудитории: «Товарищи! Мы умели 10 лет терпеть и молчать. Вы умели исполнять обязанности, которые налагала на вас старая, ненавистная власть. Вы умели стрелять в народ, когда она этого требовала! Неужели же именно теперь пришел конец нашему терпению? Что же, русское свободное государство есть государство взбунтовавшихся рабов?»[570]