«Товарищ Керенский»

Вчера Станюкович… присутствовал на митинге военного министра (одет по-английски, в гетры, кепи… красиво). Он кричит, прыгает, впадает в истерические возгласы, совершенно как митинговый оратор… Отдельные периоды он заканчивает вопросами, на которые нет другого ответа, [кроме] как в его духе («правильно», «лучше» – армия царя или нынешняя и т. п.). За ним Брусилов – тоже кричит, махает красным знаменем («Это революционное знамя вручил мне военный министр…» и т. д. Керенский иногда у него вырывает знамя и махает им еще быстрее и выше, становясь на цыпочки), играет на слове «царь»… Тоже делает из себя митингового оратора. <…> После Керенского создавалось впечатление у Станюковича, что Керенский говорит искусственно, сам не верит своим словам и не верит, что пойдут в наступление. <…> Впечатление минутное – на короткое время, пока Керенского несли на руках, а затем ни следа, как от пены морской. Уже в нашем дивизионном обозе и в 17-м Финляндском полку… говорят: «Что он там нам говорит, Керенский… мы сами знаем…»[782]

Критически оценивая содержание выступления и его стиль, собеседник Снесарева одобрил новый облик министра, сменившего к тому времени свою темную тужурку на форму защитного цвета. Первоначально Керенский, приезжая на фронт, внешне напоминал простого солдата революционной поры: фуражка без кокарды, шаровары и ботинки с обмотками, гимнастерка, лишенная погон, – восторженным иностранцам она напоминала «простую рубашку русского крестьянина»[783]. Позднее он облачился во френч, кепи, бриджи и краги. Образ демократического министра, возглавившего военное ведомство, милитаризовался и вестернизировался. Впоследствии некоторые современники сравнивали вид военного министра с полувоенными костюмами служащих Земского союза, которых иронично называли «земгусарами»[784]. Но, как видим, новый облик Керенского был одобрен даже критически настроенными кадровыми военными[785].

И все же негативные оценки пропагандистских выступлений Керенского в дневниковой записи Снесарева преобладают. Критике подвергаются и его манера выступать, и содержание его речей – они не адекватны поставленной задаче, «митинговый оратор» подозрителен профессиональным военным. Под вопрос ставится искренность политика, эффект же его выступления хотя и признается – «несли на руках», но оценивается как кратковременный.

В последующих дневниковых записях Снесарева эти оценки повторяются. Теми же словами характеризуется ораторский стиль Керенского – «митинговый оратор». Иногда автор дневника, ссылаясь на слушателей министра, даже пишет о провале его выступлений: «Наблюдается определенное явление: Керенский производит впечатление, может быть даже энтузиазм, в больших штабах – фронта… армии… где нет солдат, а рабочие, переодетые в солдатское платье… они приветствуют в нем – бессознательно или сознательно – социалиста, товарища, а не военного министра; где же он подходит к настоящей солдатской массе, там контакта нет, там он чужой человек и… гробовое молчание. Там и Керенский теряется, выбивается из колеи…» Правда, другие собеседники Снесарева характеризовали министра как «опытного оратора», который производил впечатление на солдат, офицерскую молодежь[786]. Как бы то ни было, хорошо информированный автор дневника, несмотря на свое критическое отношение к Керенскому, признавал, что выступления министра оказали положительный эффект на отдельные недисциплинированные части[787]. Тем самым подтверждаются и некоторые газетные сообщения.