Если одни современники писали об «истеричности» самого Керенского (эта тема, звучавшая уже начиная с марта, будет воспроизводиться затем во враждебной министру пропаганде, а после перекочует и во многие мемуары), то другие отмечали данное состояние у его слушателей. Совпадение эмоциональных состояний и было одним из условий ораторских успехов военного министра. Британская сестра милосердия явно не считала преувеличенными те восторженные описания выступлений Керенского, которые публиковались ведущими русскими газетами. Можно предположить, что и многие солдаты, видевшие министра, с удовлетворением и доверием читали подобные корреспонденции.
В то же время и на фронте, и в тылу находились читатели, критически воспринимавшие сообщения прессы. Московский агент пароходства «Самолет», выражавший ранее радость по поводу первых приказов военного министра, уже 12 мая записал в дневнике: «Керенский начал объезды всех фронтов. Конечно, ведет зажигательные речи, которые покрываются “бурными аплодисментами”, но возродится ли от этого дисциплина – это еще вопрос, а без нее революционная армия даже слабее старой, царской». Еще до получения каких-либо вестей о выступлениях военного министра автор дневника был скептически настроен относительно их пропагандистского эффекта. Неудивительно, что затем его оценки становились все более пессимистичными и ироничными: «Керенский в Киеве опять целовался с К. М. Оберучевым, назначенным им же главным начальником Киевского военного округа»; «Керенский ездит по фронту, целуется, говорит, как Минин, его качают, аплодируют, дают клятвы идти, но на деле этого не показывают: погрызывают подсолнушки да заявляют разные требования»[793]
.Отставной генерал, проживавший в Петрограде, находил похожие слова для оценок в адрес министра: «Общее мнение, что ничего он не достиг и русская армия вперед не пойдет, что она совершенно дезорганизована»; «Много пишут о его поездках, много шуму, а результата никакого почти не видно»[794]
.Оба автора оценивали ситуацию не только по газетам, и очевидно, что их информанты разделяли подобное мнение. В Петрограде тема поездок Керенского на фронт постоянно возникала в беседах высокопоставленных военных и политиков, с которыми общался в мае генерал А. Н. Куропаткин. Мнения своих собеседников он фиксировал в дневнике. Куропаткин и после этих бесед продолжал сохранять оптимизм. Во всяком случае, он желал успеха военному министру: «Пошли боже сил Керенскому помочь этому отступлению солдатской деспотии». Впрочем, признавая успехи пропаганды в армии, генерал считал их недостаточными: «Вести с юга и юго-запада, из армий и городов, где объезжает Керенский, благоприятные: встречают его с энтузиазмом, обещают идти вперед, но пока всё говорят, говорят без конца, а наши союзники, особенно французы, истекают кровью», – записал он 20 мая[795]
. Никто из собеседников Куропаткина не оценивал ситуацию оптимистично, но не все считали ее безнадежной. Показательно, что некоторые, как мы уже видели, называли наступление, подготавливаемое Керенским, «последней надеждой». Подобное ощущение влияло и на характер оценок, которые часто давались экспертами за пределами своего круга: пессимистические суждения не оглашались, а оптимистические, напротив, озвучивались. Это касалось и публичных заявлений, предназначенных широкой аудитории, и конфиденциальных сообщений.Министр иностранных дел М. И. Терещенко писал российскому послу в Париже 19 мая: «Поездка Керенского на фронт носила триумфальный характер и дала уже заметные результаты. Начальники доносят, что приезд произошел вовремя и произвел перелом настроения в армии. <…> В тылу, вследствие выступлений Керенского и его мер, ведется энергичная борьба с дезертирами с видным участием солдатских комитетов». Через некоторое время Терещенко информировал и посла в США:
Поездки Керенского и принятые им меры произвели большое впечатление; можно считать, что на фронте идет процесс оздоровления армии. Из принятых мер следует отметить закон, карающий дезертирство лишением права земли [т. е. права на получение земли в результате аграрной реформы. –