«Товарищ Керенский»

А. Белый описывал революцию и революционного министра в терминах Ницше (или в терминах своей интерпретации Ницше). Это проявляется в разных источниках: «новый человек» (при описании раннего творчества немецкого философа Белый не писал о «сверхчеловеке», а использовал этот термин), «Ecce homo» в мемуарах Бердяева и Рапп и «кивает без слов» в статье самого Белого[872]. Можно предположить, что разные современники, пытаясь описать и интерпретировать феномен Керенского, вспоминали тексты Ницше, иногда же они прямо ссылались на философа. Так, одна из статей, посвященных министру, заканчивалась следующим образом: «Люди, не знающие лучшей цели жизни, [кроме] как погибнуть, расточая великую душу свою на великом и невозможном (Ф. Ницше), люди, которые умеют светить, только сгорая, – такие люди бессмертны»[873]. Это было написано примерно через две недели после упомянутой речи Керенского – возможно, именно она заставила и этого автора цитировать Ницше.

Идея проведения грандиозного митинга-концерта в Большом театре принадлежала С. А. Кусевицкому, выдающемуся музыканту и дирижеру, а главной звездой торжества должен был стать Керенский. Московский союз артистов-воинов выступил организатором этого культурного события, получившего характерное название: «Песни и речи свободы». Собранные во время митинга-концерта средства должны были пойти на нужды культурно-просветительной работы в войсках Московского военного округа. Именно Кусевицкий убедил руководителей Московского Совета солдатских депутатов поехать к министру, чтобы добиться его согласия выступить в Большом театре. Необычайно занятый Керенский сообщил, что не сможет прибыть в Москву в предлагаемое время, но пообещал приехать 25–26 мая. Организаторы тут же изменили дату проведения мероприятия, сообщив об этом в печати: именно участие министра придавало ему особое значение. Кусевицкий немедленно приступил к подготовке митинга-концерта и в кратчайший срок создал оркестр из двухсот музыкантов[874].

Утром 26 мая экстренный поезд доставил Керенского в Москву. Вокзальная площадь была заполнена многотысячной толпой, а на перроне министра встречал огромный почетный караул: все военные училища и полки гарнизона прислали по взводу. Популярного политика приветствовали представители разных организаций. Президиум же Совета солдатских депутатов, выступавший в роли приглашающей стороны, прибыл на вокзал в полном составе. Представитель Совета обратился к «вождю русской армии»: «…Вы являетесь великой организующей силой. Ваши слова, словно электрический ток, ударяют по всем сердцам, внушая энтузиазм и веру в торжество революции». После обмена речами и многократного исполнения «Марсельезы» Керенский расположился в автомобиле, покрытом венками из красных роз и ландышей, машину украшал плакат «Солдат-гражданин» – так называлась газета Совета солдатских депутатов, и такой плакат соответствовал духу той политики, которую проводил военный министр. Юнкер московской школы прапорщиков вручил Керенскому свои боевые награды – министр расцеловал его. Затем утопающий в цветах автомобиль направился к бывшей резиденции генерал-губернатора, где теперь заседали московские Советы. Толпы людей встречали министра, машину забрасывали букетами, люди сопровождали автомобиль, чтобы не пропустить выступлений Керенского. Он приветствовал горожан, произносил речи, вслед ему гремели крики «Ура!», «Да здравствует Керенский!». Один из журналистов так описывал передвижения министра по Москве: «Это зрелище, этот маленький, хрупкий человек, вознесенный над толпами и повелевающий массами, как «власть имеющий», силою одного лишь своего пламенного слова – в этом есть что-то классическое, что-то близко напоминающее не только революционные времена Франции, но и век Перикла, первого гражданина, “диктатора духа” Эллады, или дни, когда римский народ позволял себя убеждать своим любимым трибунам»[875].

Триумфальному въезду министра не помешало и то, что, вследствие начавшейся забастовки дворников, улицы Москвы выглядели не лучшим образом. На одном из перекрестков машина Керенского оказалась поблизости от демонстрации стачечников, требовавших отмены ночных дежурств и повышения жалованья. Эти лозунги никак не соответствовали настроению речей Керенского, который от тыла требовал жертв и помощи действующей армии. Между возмущенными манифестантами, встречавшими «вождя армии», и бастовавшими дворниками могла возникнуть потасовка, но, по свидетельству очевидца, министр сумел предотвратить эксцессы, проявив выдержку и такт[876].