«Товарищ Керенский»

В Московском Совете Керенский выступил перед депутатами, а затем, выйдя на балкон, обратился к огромной толпе, которая встретила его шумной овацией. После этого министр направился в Городскую думу, где обменялся речами с московскими гласными. Затем состоялись беседа с прокурором Московской судебной палаты, смотр чинам арсенала Кремля, посещение университета и штаба военного округа. И вновь толпы приветствовали Керенского и требовали произнесения речей. Лишь к пяти часам вечера министр прибыл в Большой театр.

Между тем митинг-концерт уже должен был начаться, и публика встревоженно обсуждала отсутствие Керенского, ради которого многие и пришли в театр. Зал был переполнен. В одной из лож сидели представители союзных держав, в двух других расположились иностранные офицеры. Почти вся сцена была занята огромным оркестром.

Откладывать представление было уже невозможно, и председатель Совета солдатских депутатов торжественно объявил о начале митинга-концерта. За дирижерский пульт встал Кусевицкий. Оркестр три раза сыграл «Марсельезу», затем прозвучала увертюра из оперы Дж. Россини «Вильгельм Телль». К. Д. Бальмонт читал свои стихи и произнес соответствующую моменту речь. Хор исполнил гимн А. Т. Гречанинова «Да здравствует Россия, свободная страна», который был повторен три раза. Дважды хор спел «Эй, ухнем!» (в обработке А. К. Глазунова). После этого прозвучала увертюра «Робеспьер».

Перед зрителями появился Л. В. Собинов. На этот раз известный певец вышел на сцену в качестве общественного деятеля – первого выборного представителя Большого театра. Он призвал поддержать Временное правительство и провозгласил здравицу в честь министров-социалистов Керенского и Чернова. Театрализация политики сопровождалась политизацией театра и его служителей.

Затем видный деятель партии социалистов-революционеров А. Р. Гоц приветствовал собравшихся от имени Петроградского Совета. Оратор бросил упрек заполнявшим ложи и партер представителям деловых кругов Москвы: он заявил об опасности, которая является следствием политики «некоторых торгово-промышленных групп», – покупка облигаций «Займа свободы» по своему объему не соответствовала правительственным ожиданиям, из-за чего финансовое положение страны еще более осложнялось.

Восстановить праздничную атмосферу попытался вождь эсеров В. М. Чернов, незадолго до того возглавивший Министерство земледелия. Импозантный «селянский министр», имевший репутацию прекрасного оратора, вышел на сцену, к петлице его сюртука была прикреплена большая красная роза. Он с воодушевлением говорил об успехах организации крестьянства. Однако эффект от его выступления оказался смазан из-за прибытия главного действующего лица: примерно в пять часов вечера на эстраду наконец вышел Керенский. Его встретили овациями и цветами, оркестр играл туш. Публика услышала наконец ту речь, которую так ждала.

Впоследствии репортеры сообщали, что Керенский говорил с огромным подъемом. Его выступление постоянно прерывалось взрывами аплодисментов. Оратор стремился поддержать чувство воодушевления у своей аудитории: «Великий энтузиазм охватывает нас, ибо мы чувствуем, что русская свобода уже больше не умрет никогда». Он обратился и к теме, затронутой ранее в речи Гоца. Только что посетивший действующую армию, Керенский говорил об ответственности тыла перед фронтом, о патриотическом долге имущих классов, которые должны делом поддержать войска, а не осуждать солдат-окопников: «Вы живете здесь, вы приходите в эти залитые светом залы, вы осыпаны бриллиантами, а там людей едят насекомые, там никто не знает, что принесет утро или вечер, что даст следующий час. <…> И подумайте, разве там, в окопах, не знают, сколько радости, света, сколько огней зовут здесь к себе гуляющие массы». Он призывал своих слушателей к жертвам: «Пусть, кто богат, отдаст свое богатство родине». Завершая речь, популярный министр воскликнул: «Пусть… смеются над нами! Мы останемся романтиками и великими мечтателями». Другой репортер записал эти слова несколько иначе: «И пусть скептики думают, что хотят: мы останемся всегда романтиками и великими мечтателями!»[877] Именно этот фрагмент выступления и цитировал А. Белый.

Оратора забросали красными розами, Керенский долго кланялся на все стороны, театр гремел рукоплесканиями[878]. Восторженные зрительницы, отвечая на призыв оратора, кидали на сцену свои драгоценности. Британский дипломат Р. Б. Локкарт, сидевший в театральной ложе, так вспоминал впоследствии выступление Керенского: