«Товарищ Керенский»

Реакция на речь Керенского заставляет вспомнить и особую эмоциональную атмосферу мартовских дней, энтузиазм воскрешения России и любовь к народному вождю. Об атмосфере любви, царившей на улицах Москвы 26 и 27 мая, писали журналисты, слова любви можно встретить и в обращениях к министру. Так, некий «бывший вождь сербско-македонских чет», Андрей Войнич-Сяножецкий, обучавшийся в московском Александровском военном училище, направил телеграмму «великому гражданину Александру Федоровичу Керенскому»: «Веря, что только Вы спасете Россию, народ и армия пойдет за Вами всюду. Россия любит Вас и поныне видит в Вас великого своего вождя – единого спасителя гибнущей родины». Показательно, что телеграмма была направлена в… московский Большой театр[887]. Если в качестве адресов иных «писем во власть» указывались Таврический дворец, а затем Смольный и Кремль, то письмо «бывшего вождя» – четника «вождю русской армии» естественно было направить в Большой театр.

Провинциальная же пресса в это время сочувственно цитировала слова писательницы Тэффи, которая утверждала, что «русская революция влюблена в Керенского». Министр в описании его сторонников «неутомимый триумфатор», он олицетворяет одновременно веру, надежду и любовь[888]. «Новый человек» эпохи революции рождался в атмосфере взаимной любви народного вождя и народа.

И все же не стоит полагать, что реакция на речь Керенского в Большом театре была лишь воспроизведением особой «пасхальной» атмосферы мартовских дней. Ведь и А. Белый увидел «рождение» «нового человека» именно в мае. Вряд ли можно объяснить успех этого грандиозного митинга-концерта лишь талантом Кусевицкого, подбором музыкальных произведений и ярких ораторов. Реакцию на выступление вождя в театре нельзя понять без учета поездок Керенского на фронт и триумфального проезда министра по улицам Москвы.

В то время, когда большевики и левые социалисты осуждали «бонапартизм» Керенского, готовящего наступление, тысячи москвичей восторженно приветствовали военного министра, который внушал им оптимизм в условиях нарастания экономического, социального и политического кризиса. Эта общественная поддержка была важна для него. Именно слава «неутомимого триумфатора» и «героя», который, рискуя своей жизнью, воодушевляет суровых фронтовиков; слава, соединявшаяся с уже сложившейся репутацией «политика-художника», создавала новый образ вождя, «нового человека», пробуждала энтузиазм.

Впрочем, не на всех современников речь Керенского была способна произвести такое чарующее впечатление. Московская газета «Утро России», выражавшая взгляды части деловых кругов, так описывала настроения улицы, встречавшей популярного министра: «Уходит автомобиль, увитый цветами… “Урра! Спасибо! Все умрем!” – гремит в толпе… Толпа остывает; на полуслове обрывает: “Умр…” – и разбегается под навесы и ворота»; «Дай бог, чтобы эти восторги не оказались мыльными пузырями… В толпе, выражающей страстное желание умереть за Керенского… лица, в середине марта горевшие пламенной жаждой умереть за Гучкова. Те же клики: “Веди! Умрем! Спасибо!..”»[889] Публикация зафиксировала настроения тех, кто уже переставал верить в значение «слов» и требовал свершения «дел» (схожим образом, как мы помним, оценивал воздействие речи министра и Локкарт). Если одни рассматривали поездку Керенского на фронт как важное деяние, подтверждающее его репутацию сильного политика, то другие требовали решительных действий. Такие настроения проявились и в критике политического стиля министра.