«Товарищ Керенский»

Да и вовсе не надо принадлежать к крылу консервативно-либеральных монархистов для того, чтобы сейчас – да и тогда – видеть, что после Манифеста 17-го октября и во время перводумья к. – д. сыграли роковую роль (как эс-эры в февральское время; об этой параллели я написал в рецензии на Вашу первую книгу, но Руднев – вычеркнул, храня чистоту партийных риз перед посторонними[898]). «Вожди» обеих партий взрывали власть, при которой только и могли плодотворно работать для России, не потому, что не любили России; не потому, что были безмерно честолюбивы, но потому, что видели действительность только через книги или доктрину и были лишены способности «прямого зрения», т. е. политической интуиции, а без нее нельзя быть политиком, как нельзя быть скрипачом без музыкального слуха и со знанием только теории скрипичной игры. Один делал политику по книжкам/ историческим прецедентам, другой – по партийной подпольной программе, не догадываясь даже, что ни книжки, ни программа НЕ применимы в той действительности, которая их окружала… А в обеих партиях, в центральных партийных аппаратах у них не было конкурентов «на власть». У нас с Вами был один общий – при всем различии взглядов на соотношение сил в России – недостаток: мы пренебрегали существовавшими партийными аппаратами и своих не создавали. Поэтому Ваши правильные интуиции остались примерами внутрипартийной безответ[ственной] критики, а моей работе после Февраля [удар] был нанесен не Лениным, не Милюковым – Корниловым, а изнутри – ц.к. п.с. – р. [ЦК партии социалистов-революционеров][899].

Керенский считал себя и своего адресата заложниками, а то и жертвами догматической, нереалистичной, «книжной» политики П. Н. Милюкова и В. М. Чернова – честолюбивых вождей партий, к которым адресат и автор письма соответственно принадлежали. В тексте, не предназначенном для чужих глаз, Керенский оценивал ситуацию более жестко, чем в различных вариантах своих опубликованных воспоминаний: главным виновником собственного политического поражения он называл руководство партии социалистов-революционеров, прежде всего Чернова. Именуя своих оппонентов догматиками, способными лишь следовать книжной теории, автор письма заставлял предположить, что сам он обладал качествами талантливого импровизатора, который мог творить «музыку революции», хотя отсутствие необходимого инструмента – политической организации – помешало ее успешному исполнению.

В свою очередь, видные деятели эсеров уделяли внимание ответственности самого Керенского за кризис в рядах социалистов-революционеров. В показаниях, данных советским следственным органам в 1937 году, А. Р. Гоц отмечал: