«Товарищ Керенский»

Особенно явно это противопоставление красивых слов и реальных дел проявлялось в критических выступлениях левых противников Керенского. Так, «Правда» в июне 1917 года писала о «театральных речах» популярного министра[890]. «Театральность» в этих случаях описывалась как нечто недостойное серьезного политика. Напомним, что еще до Апрельского кризиса в партийной газете иронично упоминалось об «эффектно-театральных фразах и театральных позах» Керенского[891]. Тогда это было письмо читателя, в мае под подобными оценками подписывались уже ответственные авторы, открыто выражающие мнение редакции. Большевики, как отмечалось выше, усилили критику военного министра в связи с изданием «Декларации прав солдата», подготовкой наступления, расформированием ряда полков на фронте. Они язвительно сравнивали пропагандистские поездки «народного министра» с шумными гастролями модной примадонны, милой сердцу биржевиков. В тех же словах описывали они и его визит в Москву. Автор московского «Социал-демократа» так представил читателям картину визита, который другие издания характеризовали как триумфальный: «Громадный автомобиль, весь убранный красными розами, а в нем, утопая в цветах, возлежит на мягких подушках Керенский. Что это? Въезд балетной танцовщицы или деловая поездка министра?» Образы, найденные большевиками, подчас тиражировались прессой русских националистов, яростно полемизировавших с «ленинцами», но при этом подозрительно обильно их цитировавших[892]. Однако даже подобные карикатурные зарисовки позволяют почувствовать ту атмосферу триумфа и обожания, которая сопровождала выступления «народного трибуна».

Впоследствии и «актерство» Керенского, и феминизация его образа будут использованы в пропагандистских атаках на революционного министра. Даже некоторые сторонники и союзники Керенского, одобряя его политический курс, не принимали политического стиля министра, стиля романтического и театрального. Г. В. Плеханов, по словам Н. Валентинова, говорил: «Он не лицо мужского пола, а скорее женского пола. Его речь достойна какой-нибудь Сары Бернар из Царевококшайска»[893]. В этом сравнении министра со знаменитой французской актрисой, которой к тому времени было уже семьдесят два года, объединяются несколько негативных образов: женственный и провинциальный актер, живущий былой славой. Интересно, что Плеханов, в политическом отношении весьма близкий в это время к Керенскому, в данном случае почти цитирует большевистские издания. Схожие оценки содержались и в частной переписке левых социалистов: «Говорил как Сара Бернар, позировал, модулировал. Наконец, после часовой мелодраматической речи едва доплелся до дивана в соседней комнате – упал в обморок. Политически его речь была обывательщиной и пустым местом», – писал 6 июня 1917 года в личном письме А. В. Луначарский, характеризуя ораторский стиль Керенского[894].

Теоретики разных национальных и политических движений начала ХХ века полагали, что в результате их деятельности появится «новый человек». В некоторых идеологических проектах его рождение должно было стать следствием общественных процессов, в других – их необходимым условием. Так, в ХIХ веке «новые люди» из рядов разночинцев воспринимались как предвестники «нового общества». Порой же эти задачи рассматривались в качестве равнозначных и синхронных[895]. В этом контексте Российская революция не представляла собой ничего необычного. Однако образцом «нового человека» и нового гражданина здесь был не выдающийся герой движения, а вождь, пришедший к власти в результате революции.