«Товарищ Керенский»

Окончив речь, он в изнеможении упал назад, подхваченный адъютантом. При свете рампы его лицо казалось мертвенно-бледным. Солдаты помогли ему спуститься со сцены, пока в истерическом припадке вся аудитория повскакала с мест и до хрипоты кричала «ура». Человек с одной почкой, человек, которому осталось жить полтора месяца, еще спасет Россию. Жена какого-то миллионера бросила на сцену свое жемчужное ожерелье. Все женщины последовали ее примеру. И град драгоценностей посыпался из всех уголков громадного здания. В соседней со мной ложе генерал Вогак, человек, прослуживший всю свою жизнь царю и ненавидящий революцию больше чумы, плакал, как ребенок. Это было историческое зрелище, вызвавшее более сильную эмоциональную реакцию, чем любая речь Гитлера и других ораторов, когда-либо слышанных мною. Речь продолжалась два часа. Ее действие на Москву и всю Россию продолжалось два дня[879].

Вскоре Керенский и Чернов покинули зал. В этот день военный министр успел произнести еще несколько речей – в солдатской секции Областного съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, на продовольственном съезде, а к концу дня министр поспешил на съезд партии социалистов-революционеров. Выступления Керенского в различных аудиториях Москвы продолжались и 27 мая. В этот день он выступил, в частности, на митинге-концерте, организованном партией эсеров.

Вернемся к грандиозному митингу-концерту 26 мая. После отъезда министров Большой театр заметно опустел. В заключение представления были проданы с аукциона в пользу Культурно-просветительского отдела Московского Совета солдатских депутатов два портрета Керенского, на которые он успел поставить свои автографы: один ушел за 5 тысяч рублей, другой – за 16 тысяч[880].

Организаторы митинга-концерта были необычайно довольны. Представитель Совета солдатских депутатов прапорщик Н. Лавров писал в благодарственном открытом письме «гражданину Кусевицкому»: «Народ, Москва увидела своего вождя, тысячи людей слышали титанический призыв Керенского к работе, в тысячи сердец запало чувство великого праздника, который пережила Москва, который пережил весь театр и народ 26-го мая. Слово и звук сочетались своей силой и красотой в этот день, идея единой красоты человека прошла перед театром, зажгла великим огнем душу и мысль каждого»[881]. В тексте Лаврова особое значение придавалось торжественному явлению вождя народу, сам же митинг-концерт оценивался не только политически, но и эстетически: слияние музыки огромного оркестра и речей знаменитых ораторов, прежде всего выступление самого Керенского, создавало эффект демонстрации «единой красоты человека».

Тема одаренного лидера, соединяющего политику и искусство, присутствовала и в брошюре А. Белого. Автор считал подобный синтез актуальной задачей: «Соединение революционера с художником в пламенном энтузиазме обоих, в романтике отношения к происходящим событиям»[882]. Белый сочувственно цитировал Керенского, одобрительно отзывался о «романтическом» политическом стиле революционного министра, соединяющего в одном лице политика и художника. Подобное восприятие вождя революции вовсе не было уникальным. Оно отвечало панэстетическому восприятию действительности, сложившемуся в русской культуре Серебряного века во многом под влиянием идей Ницше.

Московские речи Керенского сыграли определенную роль в создании и других текстов, важных для русской культуры. Б. Л. Пастернак, находившийся в огромной толпе на Театральной площади, описал восторженную встречу революционного министра:

                        …Это не ночь, не дождь и не хором
                         Рвущееся: «Керенский, ура!»
                         Это слепящий выход на форум
                         Из катакомб, безысходных вчера.
                         Это не розы, не рты, не ропот
                         Толп, это здесь, пред театром – прибой
                         Заколебавшейся ночи Европы,
                         Гордой на наших асфальтах собой[883]

.