«Товарищ Керенский»

Широкое употребление слов «ленинизм» и «Ленин», которым приписывались совершенно разные значения, могло в некоторых ситуациях способствовать и распространению моды на «ленинизм». Противопоставление Керенского и Ленина, использовавшееся противоборствующими силами, приводило к тому, что любое недовольство действиями военного министра могло оборачиваться успехами «ленинцев».

События мая и июня существенно повлияли на формирование культов вождей. И большевики, и сторонники военного министра стремились найти новые аргументы, новые слова и новые образы для прославления «своего» вождя и дискредитации вождя своих противников (авторы исследований, специально посвященных культу Ленина, недооценили значение этой конфронтации[1073]). Подобная известность не вела автоматически к укреплению авторитета Ленина, но была необходимым условием для того, чтобы этот авторитет формировался.

Вместе с тем и сторонники Керенского, и сторонники Ленина использовали порой схожие слова. И Ленина, и Керенского могли назвать «стойким борцом», «идейным борцом», а репутация революционного «борца за свободу» подтверждала их авторитет. Использование одних и тех же выражений противостоящими политическими силами способствовало легитимации революционного политического дискурса, важной частью которого был культ вождя.

3. Июньский кризис и Июньское наступление

Поэт Л. И. Каннегисер вошел в историю как человек, убивший 30 августа 1918 года М. С. Урицкого, руководителя Петроградской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией. 27 июня 1917 года Каннегисер, тогда юнкер-артиллерист, написал стихотворение, прославляющее Керенского, вождя-победителя, который вдохновляет солдат на битву:

                             На солнце, сверкая штыками,
                             Пехота. За ней, в глубине,
                             Донцы-казаки. Пред полками
                             Керéнский на белом коне.

                             Он поднял усталые веки,

                             Он речь говорит. Тишина.
                             О, голос! Запомнить навеки.
                             Россия. Свобода. Война.

                             Сердца из огня и железа,

                             А дух – зеленеющий дуб.
                             И песня-орел, Марсельеза,
                             Летит из серебряных труб.

                             На битву! И бесы отпрянут,

                             И сквозь потемневшую твердь
                             Архангелы с завистью глянут
                             На нашу веселую смерть.

                             И если, шатаясь от боли,

                             К тебе припаду я, о мать,
                             И буду в покинутом поле
                             С простреленной грудью лежать,

                             Тогда у блаженного входа,

                             В предсмертном и радостном сне
                             Я вспомню – Россия. Свобода.
                             Керéнский на белом коне[1074].

Стихотворение отражало революционно-патриотический энтузиазм, охвативший немалую часть общества в конце июня. Поэт написал его в Павловске, который Керенский посетил 6 июня. На плацу были выстроены батарея конной артиллерии, сотня гвардейского казачьего полка и тяжелый артиллерийский дивизион. Состоялось конное учение батарей со стрельбой, казаки рассыпались лавой и ходили в «атаку». Министр обратился к войскам с речью, выражая уверенность, что армия, поборовшая старый режим, справится с врагами революции и порядка. Слова его были покрыты криком «ура» войск и звуками «Марсельезы»[1075].

Командующий войсками Петроградского военного округа генерал П. А. Половцов якобы убедил министра, что объезжать строй кавалеристов следует верхом, ибо лошади могут испугаться автомобиля. Хотя по медицинским причинам Керенскому была противопоказана верховая езда, он согласился, и министру подвели белую лошадь. Генерал-кавалерист, впоследствии отправленный Керенским в отставку, злорадно вспоминал объезд войск главой военного ведомства: «Он взгромоздился в седло и, взяв в руки мундштучный повод с одной стороны и трензельный – с другой, поехал по фронту, в то время как один конюх следовал пешком у головы лошади, по временам давая ей направление, а другой бежал сзади, вероятно с целью подобрать Керенского, если он свалится. Рожи казаков Запасной сводно-гвардейской сотни не оставили во мне никаких сомнений относительно впечатлений, произведенных объездом…»[1076] Задним числом Половцов мог намеренно сгустить краски, хотя министр действительно вряд ли был хорошим наездником. Появились слухи, что Керенский объезжал войска на той лошади, которой пользовался царь, а это обстоятельство могло повлиять на распространение негативных образов министра. Если для Каннегисера всадник, принимающий парад, был образом вождя революционной армии, то другие современники видели в нем «кандидата в диктаторы», «контрреволюционера», «Александра IV»[1077]. Такое восприятие вождя-всадника актуализировало образ «Керенского-Наполеона».