«Товарищ Керенский»

Газеты перепечатали письмо некоего солдата: «Наш герой, товарищ Керенский и товарищ Брусилов находились в двух отдельных блиндажах. Когда вышли из блиндажей, взяли они винтовки и сказали: “Товарищи, мы идем защищать свободу”. Тогда наши солдаты взяли их на руки и отнесли в блиндажи, в коих они находились раньше. А полки в полном единении пошли в атаку. Это мне рассказал раненый солдат нашего стального полка. У меня закапали слезы из глаз». Ходили слухи, что министр лично вел войска в бой, с красным знаменем в руках: «Неужели это правда? От пламенного Керенского, не раз уже рисковавшего жизнью за русскую свободу, можно ждать этого подвига. Пламенный вождь свободной России, во главе войска, защищающий с красным знаменем свободы в руках честь и жизнь великого государства! Какая прекрасная, незабываемая картина! Какой ответ злобной клевете, которой пытаются запачкать светлое имя вождя русской армии темные предатели из лагеря Ленина и его друзей». В последующие дни и в других заметках говорилось об участии Керенского в боях как об общеизвестном и достоверном факте: «И ведь известно, что, когда началось наступление, Керенский, сам Керенский, пошел в атаку впереди замешкавшихся солдатских батальонов, с красным знаменем свободы в руках»[1131].

Военный министр бывал на передовой и подвергал свою жизнь опасности, однако полки в бой все-таки не водил. Почву же для слухов давали речи самого Керенского, в которых он заявлял о своем желании разделить участь солдат, наступающих на врага: «Скажите, и я пойду туда, куда вы мне укажете. Только тот, кто с нами, тот за свободу». Печать также сообщала, что министр всегда появляется там, где возникает опасность: «Солдат ждет, что Керенский, когда нужно, готов на все, готов на жертву лично своей жизни. И армия боится потерять эту жизнь, боится за Россию, которой так нужны сейчас Керенские»[1132]. Сообщения такого рода создавали необходимый фон для распространения слухов об участии министра в боях.

О популярности Керенского свидетельствовали и некоторые панические слухи, циркулировавшие в действующей армии и в тылу. Один из фронтовиков писал своим домашним 24 июня: «Для характеристики солдатских слухов вот образцы: “Керенский ранен в левую руку”, “Нет, в живот навылет”, “Керенский на аэроплане улетел в Германию” (это образец провокаторской большевистской утки, каких немало…)»[1133]. Раненые солдаты, прибывавшие на перевязочные пункты, спрашивали, жив ли Керенский. До некоторых городов слухи о его ранении доходили в измененной форме – говорили даже, что военный министр убит (так, еще до начала наступления эта весть на какое-то время взбудоражила тыловой Екатеринодар). Военное министерство официально опровергало подобные слухи, что свидетельствовало об их распространенности[1134].

К 27 июня разговоры о трагической смерти министра достигли Одессы. В этот день уже упоминавшаяся студентка местной консерватории записала в своем дневнике: «Керенский сделал прямо чудеса и воодушевил солдат. Он все время был в зоне огня и с опасностью для жизни поднимался на аэроплане над позициями противника. За последнее время бродили упорные слухи о том, что он убит, потом будто бы что подал в отставку»[1135].

Другая поклонница Керенского, юная аристократка, жившая в украинском имении, записала в тот же день в своем дневнике: «Отрадным исключением является военный и морской министр Керенский, который сам шел впереди солдат в наступление 18 июня. Но теперь ходят слухи, что он не то ранен, не то убит предательским выстрелом в спину»[1136]. Романтический герой в воображении его сторонников и не мог погибнуть иначе – только сраженный подлым ударом коварного изменника. В некоторых слухах Керенский представал как жертва террора «большевиков». Можно предположить, что сообщения печати о письмах солдат с угрозами в адрес министра этому способствовали. Слухи о смерти Керенского во время наступления были наиболее ярким проявлением его образа героя, вдохновляющего революционные войска.

Хотя Июньский кризис и был прерван наступлением, но новые политические конфликты могли вспыхнуть в любую минуту. И во время патриотических манифестаций, прославляющих войска, даже в те дни, когда вести о победах еще не подвергались сомнениям, между сторонниками и противниками правительства возникали стычки, в которых проявлялось и различное отношение к Керенскому. Большевики опасались, что накаленная обстановка поспособствует стихийному, не контролируемому партией, преждевременному политическому взрыву, и призывали своих сторонников к сдержанности, однако новые конфликты были неизбежны.