«Товарищ Керенский»

Наряду с этим противники наступления, прежде всего большевики, усилили свои нападки на Керенского – для них он становился главным олицетворением политического противника: если одни уже видели в нем вождя на белом коне, спасающего страну, то другие усматривали здесь знак грядущей контрреволюции. И те и другие могли способствовать тиражированию подобного образа вождя-победителя. На этом этапе образы министра, его слова и риторика его прославления провоцировали острые конфликты, нередко сопровождавшиеся насилием. Порой противники Керенского «переводили» пропаганду большевиков и их союзников, упрощая, огрубляя ее, так что жесткое осуждение политика перерастало в жестокое требование его «ликвидации».

Но эти яростные атаки на Керенского лишь укрепляли стремление сторонников наступления прославлять человека, его олицетворявшего, – образ военного министра становился важнейшим инструментом патриотической мобилизации. Фигура Керенского на белом коне была одним из образов победоносного вождя революционной армии, а слухи о ранении, даже о смерти министра придавали его репутации героя совершенно новое качество. Вождь революционной армии становился живым символом революционной России.

4. Популярный бренд и символ революции

Несколько петроградских газет сообщали о шумном скандале, который разыгрался 11 июля в самом центре Петрограда, на Невском проспекте, у «Невского фарса» – театра, расположенного в помещении торгового дома Елисеевых. В «Невском фарсе» шла новая пьеса – «Сон министра». Рекламное объявление, публиковавшееся в газетах 8 июля, гласило: «Сегодня премьера! Новая пьеса! Сенсация! Сенсация! Сон министра (Наступление 18-го июня 1917 г.). Новые эффектные декорации»[1169].

Один из журналистов отмечал, что «сенсационная новинка» театра была «спекуляцией» на популярности А. Ф. Керенского, «вдохновителя наступления». У «Невского фарса» была репутация заведения, «спекулирующего на злободневных героях», и весть о победах армии вдохновила администрацию на новую постановку, которая могла бы принести доход. Газетный отчет дает представление о содержании пьесы:

Популярный министр выведен в трех картинах. В первой картине он появляется в палатке на фронте, где вместе с солдатом-часовым бодрствует перед знаменитым наступлением. Министр засыпает и видит страшный сон: русские солдаты братаются с немцами. Тут же надвигается предательство в виде льстивой женщины-кокотки под названием «Провокация». Министр пробуждается от этого кошмарного сна и призывает к наступлению. Слышен грохот орудийных выстрелов, знаменующих наступление полков 18-го июня[1170].

Причиной скандала, впрочем, стала даже не сама постановка, а способ ее рекламы, возмутивший прохожих: «Спекулирующей дирекции театра показалось недостаточным вывести А. Ф. Керенского на сцене, и она выставила портрет народного вождя на рекламной афише у подъезда театра, т. е. на том самом месте, где раньше красовались плакаты “Блудницы Митродоры” и “Девушки с мышкой”».

Публика Невского проспекта, как сообщал репортер, была «нервно настроена» всеми событиями последних дней[1171]. Люди, оскорбленные афишей, могли быть свидетелями демонстрации 18 июня, манифестации 19 июня и, наконец, Июльских дней – многие события происходили как раз перед тем зданием, в котором находился «Невский фарс». Некоторые из этих людей ранее защищали вождя от нападок сторонников большевиков и анархистов и теперь не желали мириться с оскорблением, наносимым ему постановщиками фарса. Увидев портрет своего любимца в таком неподходящем месте, прохожие потребовали немедленного удаления афиши. Собралась большая толпа, напряжение нарастало. Чувство возмущения требовало немедленного выхода, и негодующая публика начала действовать: витрина была разбита, а злополучная афиша – разорвана. На этом толпа не остановилась: она заставила закрыть кассу, для чего выгнала кассиршу. От дирекции требовали, чтобы пьесу, в которой был «выведен» Керенский, сняли с репертуара. Администрации угрожали, что если это требование не будет удовлетворено, то разгневанные граждане явятся на представление и устроят погром театра. Правда, вечерний спектакль прошел спокойно, но публики в театре почти не было[1172].