«Товарищ Керенский»

Состояние здоровья самоотверженного вождя становится важным аргументом в борьбе со всевозможными противниками наступления. Показательна в этом отношении антибольшевистская резолюция общего собрания Елисаветградского гусарского полка, принятая 2 июня: «Надрывая свои больные легкие, самоотверженно сжигая свою драгоценную жизнь, военный министр Керенский кричит, предупреждает, умоляет, заклинает не предавать Россию на позор и рабство, а, сплотившись в единую, могучую армию, опрокинуть врага! <…> Знайте вы все, ставящие интересы партии выше интересов родины, а равно и все мародеры тыла, все, укрывающиеся от воинской повинности, – все, мешающие работе Керенского, что революционная армия вас осудит»[504]. Данная резолюция примечательна: полковое собрание, похоже, контролировалось командным составом, а напечатана она была и в издании конституционных демократов, и в газете русских националистов. Но буквально о том же писала несколько ранее и газета правых эсеров: «Керенский на фронте употребляет последние остатки своих сил, чтобы вдохнуть в армию дух революционной обороны», а безответственные интернационалисты «хладнокровно всаживают ему нож в спину»[505]. На какое-то время Керенский становится лидером и знаменем широкого фронта сил, стоящих за продолжение войны, – от «революционных оборонцев» до русских националистов – и различные участники этой пестрой коалиции для достижения своих политических целей используют образ самоотверженного вождя, который «сжигает жизнь», пытаясь спасти Отечество.

Впоследствии состояние здоровья Керенского также становилось аргументом для его сторонников, которые рисовали образ политика, жертвующего собой ради судеб Отечества: «…целых десять лет своей молодой жизни он отдает России, не щадя ни сил своих, ни здоровья, ни самой жизни своей», – заявляла Брешко-Брешковская, защищавшая, как уже отмечалось, главу Временного правительства в начале сентября[506].

В некоторых отношениях образ «больного», «страдающего» и вместе с тем героического и волевого политика напоминает образ Марата, больного «друга народа», готового сжечь самого себя на алтаре революции, мученичеством своим приобретавшего статус символа революции еще при жизни[507]. 7 марта, выступая в Московском Совете рабочих депутатов, Керенский публично заявил о нежелании уподобляться французскому революционеру: «Маратом русской революции я никогда не буду…»[508]. Тем самым министр юстиции давал понять, что не станет проводить политику свирепого революционного мщения (в тот же день Керенский заявил, что уже подготовил закон об отмене «навсегда» смертной казни в России, а на следующий день он его подписал). Но само по себе отталкивание от известного образа деятеля Французской революции заставляет предположить, что российский политик, выстраивавший свою репутацию «друга народа», мог мысленно сравнивать себя с Маратом и его историческими образами.

«Болезненность» Керенского была очень важной частью его позитивной репрезентации в 1917 году и, что показательно, упоминалась авторами нескольких биографий вождя, изданных в то время в разных городах. Вряд ли тут можно говорить о каком-то сговоре или специальном заказе. Вернее было бы предположить, что составители этих текстов находились в поле влияния определенной революционной традиции – прославления героя-аскета, преодолевающего все трудности ради достижения великой цели и готового сжечь ради нее свою жизнь. Проявления такой традиции можно было нередко встретить и во время самой революции. Так, 5 марта общее собрание торговых служащих Тюмени, как мы уже видели, обратилось к Керенскому с просьбой передать «привет святым мученикам и борцам за свободу Екатерине Константиновне Брешко-Брешковской, Вере Николаевне Фигнер, Николаю Морозову, другим ветеранам освободительного движения и сказать им, что мы жизнь положим за идеалы, к которым они стремились»[509]. «Святые мученики» воспринимались в качестве сакрального ядра братства «борцов за свободу», и репутация «мученика» позволяла Керенскому существенно повысить свой статус, придать ему новое качество.

Особый подвиг мученичества во имя народа, победа над своим собственным телом служили в рамках такой политической культуры доказательством наличия исключительных психологических, духовных и политических качеств, которые говорили о харизме политика, о даре, выделявшем его среди иных лидеров. Проявления же сочувствия и заботы о лидере, демонстрируемые многими участниками политического процесса, были важным ресурсом для складывания культа вождя.

6. Керенский как Луи Блан: особенности политической коммуникации большевиков