Наконец, всякий марксист, претендовавший на роль толкователя трудов классика, не мог не помнить известное начало работы «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта»: «Гегель где-то отмечает, что великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса. Коссидьер вместо Дантона, Луи Блан вместо Робеспьера…»[516]
Луи Блан в такой интерпретации – персонаж фарса, он имитирует действия великого революционера, не являясь в действительности таковым. И примерно так же оценивали Керенского впоследствии люди самых разных взглядов.Показательно, что Ленин, видевший Французскую революцию 1848 года прежде всего через тексты Маркса, нередко использовал опыт данного конфликта для анализа ситуации в 1917 году. Это отличало его и некоторых других марксистов от многих политиков и публицистов того времени, проводивших аналогии между Российской революцией и в первую очередь Французской революцией XVIII века (для русских консервативных авторов также необычайно важны были и образы Смутного времени)[517]
.В середине марта Ленин написал воззвание, адресованное русским военнопленным. В нем министр юстиции характеризовался так: «“Демократ” Керенский приглашен в новое правительство только для того, чтобы создать видимость “народного правительства”, чтобы иметь “демократического” краснобая, который говорил бы народу громкие, но пустые
12 марта Ленин начал работать над статьей «Революция в России и задачи рабочих всех стран», где повторял некоторые уже упомянутые характеристики Керенского. Расстановку сил во Временном правительстве Ленин описывал так: «А одно совсем неважное местечко, министерство юстиции, дали трудовику Керенскому, краснобаю, который нужен капиталистам, чтобы успокаивать народ пустыми обещаниями, одурачивать его звонкими фразами, “примирять” его с помещичьим и капиталистическим правительством, желающим продолжать разбойничью войну в союзе с капиталистами Англии и Франции…»[519]
Подобная оценка нисколько не соответствовала действительности. Пост министра юстиции оказался, как уже упоминалось, весьма важным. К тому же Керенский благодаря своему политическому весу мог влиять и на решение многих вопросов, совсем не относившихся к компетенции его ведомства. Впрочем, данная статья Ленина не была закончена и не публиковалась в то время.В автореферате «О задачах РСДРП в русской революции» Ленин отмечал, что в Совете присутствует течение, выражающее «доверие Керенскому, герою фразы, пешке в руках Гучкова и Милюкова, худшему представителю “луиблановщины”, который кормит рабочих пустыми обещаниями, говорит звонкие фразы в духе европейских социал-патриотов и социал-шовинистов à la Каутский и Ко, а на деле примиряет рабочих с продолжением разбойничьей войны»[520]
. Автореферат Ленина появился на страницах уже упоминавшейся швейцарской газеты «Volksrecht», однако русскому читателю той поры также оставался неизвестен.Итак, в марте, находясь в эмиграции, Ленин необычайно резко критиковал Керенского. Некоторые свои оценки министра он повторил и развил в последующие месяцы, однако в марте о них в России не знали даже многие сторонники Ленина. Отчасти это объясняется тем, что руководство большевиков в России редактировало, сокращало публикуемые ленинские тексты, а то и вовсе замалчивало их.
Можно было бы предположить, что вождь большевиков, вернувшись на родину, сделает свои оценки Керенского достоянием гласности. Но этого не произошло. Ленин, который, по своему обычаю, и в это время необычайно резко критиковал политических оппонентов, в апреле воздерживался от прямых нападок на Керенского. В некоторых критических статьях, впрочем, он явно подразумевал именно министра юстиции, однако имени его не упоминал. Так, 8 апреля Ленин опубликовал статью «Луиблановщина»; как видим, используемый и ранее термин приобрел еще большее значение. Очевидно, что и в данном случае речь шла о Керенском[521]
. Однако понять намек автора могли лишь те читатели, которые имели изрядную марксистскую подготовку, знали взгляды Маркса на Луи Блана. В то же время подобные иносказательные характеристики не раздражали тех читателей большевистских изданий, для которых Керенский продолжал оставаться популярным вождем антимонархической революции, и не дразнили горячих поклонников «популярного министра».