Как вспоминает Ма Кэ, за этим зондированием почвы по следовало умело организованное внезапное появление Мао Цзэдуна в академии в конце мая 1942 года с целью открытия знаменитого совещания. Слух о том, что в академию едет в своём маленьком автомобиле Председатель, распространился с быстротой молнии. Люди выбегали из своих пещер под моросящим весенним дождём и несли в аудиторию блокноты и чернильницы. Те, кто не попал в аудиторию, усаживались за дверьми на плацу. Председатель Мао, которого представил собравшимся Чжоу Ян, выступил перед ними с обзором сути состоявшихся незадолго до этого дискуссий об искусстве. Он поставил вопрос, который считал центральным: кому должны служить художники? Их академия, пошутил он, была только «маленькой Лу И» («Лу И» — прозвище, данное академии), тогда как освобождённые районы и более широкая борьба должны рассматриваться как «большая Лу И». Члены «маленькой Лу И» не должны оставаться в затворничестве, они должны выйти из него и проповедовать свою новую культуру в царстве «большой Лу И». Программная речь Председателя вызвала ожесточённые прения. Споры продолжались несколько дней, в течение которых мелкий весенний дождик превратился в грозовую бурю[186]
.Но кто мог предвидеть иронию судьбы, которая проявилась уже в тот момент, а со временем стала ещё более очевидной? Хотя академию Мао Цзэдун создал в честь Лу Синя, положения, которые Мао отстаивал на совещании, были прямо противоположны позиции писателя. Так, выступая за «национальные формы» литературы для масс, Мао косвенно возражал против позиции Лу Синя, утверждавшего, что старые, «феодальные» формы не удастся наполнить новым политическим содержанием, и поддерживал противоположный тезис Чжоу Яна, согласно которому культурные формы, знакомые народу,— это как раз те формы, которые надлежит сохранить и наполнить новыми идеями, а именно коммунистической пропагандой и высочайшим уважением к Мао Цзэдуну. Поддерживая, следовательно, идеи Чжоу Яна, в прошлом противника Лу Синя, он тем самым нападал на ближайших последователей Лу Синя — Дин Лин, Ху Фэна и Ван Шивэя, храбро совершивших паломничество в Яньань. А Чжоу Ян, которого Цзян Цин так презирала по личным мотивам, твёрдо удерживал своё положение правой руки Мао в культурных делах в течение 20 лет после совещания, пока Цзян Цин не заставила снять его в самом начале культурной революции. К тому же и она сама, на словах также проповедуя принципы Лу Синя, полностью перечеркнула его установки своим грандиозным проектом, имевшим целью внести новый, пролетарский дух в старую культурную форму — пекинскую оперу.
В одной из наших бесед Цзян Цин сказала, что она присутствовала на яньаньском совещании в мае 1942 года. В каком качестве? В качестве секретаря Председателя; эта функция к тому времени уже заменила собой её преподавательскую и режиссёрскую работу в театре. Прения на яньаньском совещании, формально посвящённые вопросам литературы и искусства, фактически внесли ясность в различные проблемы, существовавшие в других областях. По тому, как люди выступали, она сразу могла определить, стоят ли они за Председателя или за его соперника Ван Мина, притязания которого на ортодоксию проистекали из советской теории, которую Председатель окрестил «правооппортунистической линией»[187]
. Здесь она снова остановилась на моменте, игравшем центральную роль в её прошлом и в настоящем всего Китая: в области культуры оппортунистическая линия Ван Мина выражалась в тезисе о «литературе национальной обороны», который был выдвинут против сформулированного Лу Синем в середине 30‑х годов лозунга «Народная литература на службе национально-революционной войны». Мао принял лозунг Лу Синя, носивший пролетарский классовый характер, и взял его за основу для своего доклада на яньаньском совещании. Председатель повёл атаку на академию, сосредоточив внимание в своём выступлении на вопросах литературы. Но в то же время он обращался к гораздо более широкой аудитории, подпавшей под влияние Ван Мина, антагонизм которого по отношению к Председателю расплескался по всей Яньани и по всему Пограничному району[188].Далее она заявила, что в партийной школе, где она училась, и в Институте марксизма-ленинизма не было представлено