Траектория полета

Его глаза увлажнились, и я почувствовала, что слезы выступили и у меня на глазах, словно мы с ним были знакомы гораздо дольше, чем пара мимолетных встреч.

Он отвел от меня взгляд и посмотрел на отца.

– Иветт умерла, как ты знаешь. Но еще раньше ее зять разыскал вас по адресу на открытке и отдал вам кое-что драгоценное. Мне казалось, вы знали, что открытка снова приведет меня сюда. Что она приведет меня к тому, что я потерял.

Я никогда не видела, чтобы у моего отца была такая напряженная спина или губы мамы стали такими белыми.

– Теперь пришло время вернуть. – Он улыбнулся, однако я видела, что ему не весело.

– Прошло десять лет, – проговорил отец с усилием, словно заставляя себя. – Не так и сильно тебе это было нужно, раз прошло целых десять лет.

– Нед… – Рука мамы легла на его руку, ее взгляд метнулся ко мне.

Джордж держал мою руку под столом, и я была этому рада. Мои родители вели себя так странно, что я их едва узнавала.

– Я голодал в лагере, был избит. Мое здоровье, когда меня отпустили… испортилось.

Он постучал по груди, словно этим глухим стуком хотел доказать недостаток здоровья. Впрочем, ему ничего и не требовалось доказывать. Бледная кожа и запавшие щеки были достаточно красноречивы. Почему-то мне захотелось сесть ему на колени и обнять, чтобы утешить.

– Я лежал в американском госпитале в Германии почти год, потому что не мог ходить. С моим сердцем тоже было нехорошо. Два года спустя я смог возвратиться домой. И нашел только обгорелое тело дома. Мои пчелы исчезли, Шато разрушен, и в нем живут только крысы и летучие мыши. Еще пять лет, чтобы разыскать Иветт и ее семью, еще два года, чтобы заработать денег на проезд в Америку. Я обещал вернуться. И вернулся.

Он посмотрел на меня взглядом, полным тепла и надежды, словно верил, что у меня есть ключ ко всему, что ему нужно.

Я взглянула на родителей, надеясь услышать от них объяснение происходящему, однако выражения их лиц были совершенно непонятны мне, их глаза застыли на незнакомце с таким напряжением, будто они пытались отвлечь его внимание от меня.

– Прошло десять лет, – повторила мама надтреснутым голосом, почти плача. – Вы не можете просто так… – Ее взгляд опять метнулся ко мне. – У нас семья, хорошая жизнь. Мы все очень, очень счастливы. – Слезы потекли по ее щекам. Отец положил ладонь на ее руку, опустил голову. – Она не помнит ничего. – Мама почти прошипела.

Лицо мистера Мутона помрачнело.

– Дети на самом деле никогда не забывают, – Он повернулся ко мне и взял мою руку в свою. – Souviens-toi toujours que mon coeur t’appartient et que tu seule peux le libérer[20].

Незнакомец улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Я слышала эти слова раньше, и даже, кажется, знала, что они означают. Он раскрыл ладонь, пошевелил пальцами, как лепестками подсолнуха. Я помнила, что надо делать дальше. Глядя на свою руку, как будто она принадлежит не мне, я увидела, как моя ладонь тоже медленно открылась, мои пальцы пошевелились, имитируя его движение.

А затем мой голос повторил слова, которые я помню сердцем, но не разумом.

– Souviens-toi toujours que mon coeur t’appartient et que tu seule peux le libérer.

Я взглянула на родителей. Увидела на их лицах изумление. Я знала эти слова, слышала их много раз, только не помнила где. Слышала их, произнесенные голосом этого человека – когда-то очень давно он твердил их снова и снова. А еще мне казалось, что я слышала, как их произносила женщина – с темными волосами и мягкой кожей.

– Аделина? – назвала я имя, внезапно всплывшее в памяти. Оно вернуло мне смешанные воспоминания – радость и печаль, тепло дома и разлука. Время, о котором я всегда думала как раньше. Прежде чем темнота поселилась в моей голове.

Мгновение мистер Мутон выглядел озадаченным, потом его глаза округлились, а по губам скользнула улыбка.

– Старшая дочь Иветт, верно? Когда Иветт заболела, она заботилась о тебе, как мать. Тебя сюда привез ее муж.

Я за деревянным столом, на котором стоит красивая фарфоровая посуда. Аделина заплетает мне косу и поет. Мы обе плачем, но я не могу вспомнить почему. А затем я увидела чемодан у двери и поняла, что настало время прощаться.

Я непонимающе смотрела на родителей, а они уставились на гостя с таким страхом, будто он занес нам какую-то ужасную болезнь.

– Я не понимаю, – сказала я.

Никто не ответил, Джордж положил свою руку на мою и сжал.

– Она не помнит, – повторил папа, но прозвучало так, словно он пытался убедить сам себя.

Мама закрыла лицо и всхлипнула. Папа положил ей руку на плечо, глядя с невыразимой печалью.