Тревожная складка на лбу Бекки разгладилась.
– Хорошо. Так мне спокойнее.
Уперев руки в бока, она прошла к шкафу, где одежда на плечиках висела ровными рядами. Бекки всегда была аккуратной, словно ей требовался способ контролировать хаос, которые создают взрослые.
– Тебе помочь уложить вещи?
– Нет. Я сама.
– А туалетные принадлежности?
– Я не могу собрать их до завтра. Они ведь понадобятся мне утром.
Мейси с облегчением вздохнула, услышав, что заикание прошло.
– Ну, раз у тебя все под контролем, я тебя оставлю. Пойду займусь документами в столовой. И поскольку завтра ты уезжаешь, я предлагаю пойти ужинать в «Кэролайнс». Сядем там снаружи в беседке, будем смотреть на реку. Хочешь?
Бекки улыбнулась широко и радостно. От этой улыбки у Мейси всякий раз перехватывало дыхание, и дело было не только в ее красоте. Эта широкая улыбка напоминала ей Лайла, и долгое время видеть ее Мейси было больно. Бекки и сейчас напомнила ей Лайла, но не потому, что так похоже улыбнулась, а из-за того, какие чувства она в ней вызвала.
– Значит, договорились.
Мейси поцеловала Бекки в макушку и пошла вниз.
Сперва она заглянула к дедушке, проверить, как он, и совсем не удивилась, обнаружив его комнату пустой. Она выглянула из кухонного окна и увидела его снова у дальнего края пасеки. Зонт, который она там поставила, прикрывал дедушку от солнца не полностью, однако сегодня он хотя бы надел соломенную шляпу, да и небо затянули облака. Дедушка едва заметно кивал головой, словно с кем-то разговаривал. Или молился.
Мейси подумала, не отнести ли ему воды со льдом или сладкого чая, и потянулась к шкафу за стаканом, но остановилась. Вспомнила, что оставила шприц с эпинефрином наверху, а без него она не может идти через пасеку. Ей пришлось бы проходить мимо первых восьми ульев. К тому же совсем недавно пчелы ужалили дедушку – человека, который о них заботился. А что они могут сделать с ней, даже думать не хотелось. Мейси решила подождать еще час, и если дед к тому времени не вернется, она отнесет ему воды или уговорит пойти в дом, где прохладнее.
В столовой Мейси взяла машинку для наклеивания ярлыков и коробку с новыми папками, которую купила вчера. Поставила коробку на пол рядом с самой высокой стопкой бумаг и разлохмаченных старых папок. Ей осталось только наклеить на папки ярлыки и разложить по ним документы. Она уже рассортировала бумаги, заодно проглядев их в поисках имени «Аделина», закончив работу, которую Джорджия поручила Бекки.
Сначала Мейси злилась, гадая, с какой стати Джорджия решила, что это имя должно упоминаться в семейных документах. Но в характере ее сестры было изучить проблему со всех сторон, вникая в каждую мельчайшую деталь, что и раздражало, и восхищало, в зависимости от того, с какой точки зрения смотреть. Но Джорджия, конечно, права. В итоге она всегда оказывалась права, однако Мейси никогда не признала бы этого вслух.
Аделина, Ида – так звали бабушку Джеймса, женщину которой принадлежал сервиз и которая научила сестер Джеймса той французской колыбельной. Могла, конечно, существовать и другая Аделина, однако это казалось маловероятным. В глубине души Мейси хотела, чтобы Джорджия все еще была здесь. Тему Аделины они могли бы обсуждать без взаимного ехидства, не задевая болезненных тем прошлого.
Хорошо, что Джорджия обзавелась мобильным. Можно попробовать общаться с ней на нейтральные темы, и эсэмэски – прекрасный для этого инструмент. Вчера сестра прислала ей сообщение, в котором объяснила про связь Мутонов с имением Болью и про эмиграцию Колетт с семьей Джеймса и Кэролайн. Если бы они говорили по телефону, им неизбежно пришлось бы вслух задаться вопросом, что все это значит. К тому же голос Джорджии разбередил бы воспоминание о той ужасной сцене в парке Лафайет, когда обе осмелились затронуть старую рану. Они словно многие годы носили на двоих одну пару туфель, натерли одинаковые мозоли и теперь боялись, что мозоли лопнут.
Мейси перестала следить за временем, сортируя документы, наклеивая ярлыки, снова сортируя, складывая бумаги в соответствующие папки. Фотографии она отложила в сторону, зная, что там лежат и снимки Лилианны. Она обещала себе, что посмотрит их позже, в хороший день с ярким солнцем, когда не так больно. Может быть, однажды она станет достаточно сильной, чтобы убрать их в альбомы. Но не сейчас.
Уже стемнело, когда Мейси потянулась за очередной папкой, обещая себе, что на сегодня это последняя. У нее разболелась спина, а она еще обещала сводить Бекки на ужин. Увидев военные бумаги дедушки, Мейси быстро записала на ярлыке: «Нед Бладворт, военные документы, 1942–1945 гг.».