Траектория полета

Его здесь нет. Какая-то блуждающая мысль дразнила мой мозг, но я не могла заставить ее задержаться достаточно долго, чтобы ее осознать. Я побежала обратно в спальню и сорвала с кровати простынь, потом забралась под нее, сама не знаю зачем. Тьма сгустилась перед глазами, угрожая скрыть едва обретенную ясность. Я попыталась сосредоточиться на мысли о Джорджии и Мейси. И о Бекки. Я должна сделать это для них. Чтобы спасти их. Спасти нас всех.

От чего? Я сидела посреди спальни на полу, чувствуя, как свет в моем сознании гаснет, как вновь наступает затмение. В полном отчаянии я откинула голову назад и заплакала.

* * *

– Берди?

Я вгляделась в знакомые глаза. Джордж? Нет. Джордж умер.

– Это Марлен, дорогая. Джорджия позвала меня, потому что не знает, что делать. Она сказала, что ты, может быть, захочешь увидеть еще одно знакомое лицо.

Я закрыла глаза, желая увидеть лицо Джорджа, вспомнить, как все было до… До чего? До чего-то, связанного с тем пикапом.

Я сидела на переднем сиденье другого грузовика – того, который отец купил после голубого. Я сидела между отцом и Джорджем, и отец вез нас на танцы в школе. Я вернулась домой из Джексонвиля на пасхальные каникулы. Мама сказала, что отправила меня туда, чтобы я получила хорошее образование, хотя мы обе хорошо знали – на самом деле она хотела разлучить меня с Джорджем. Нам исполнилось по шестнадцать лет, и даже тогда мы держались друг за друга, что было одновременно и хорошо, и ужасно. Мы поверяли друг другу мечты и страхи. И секреты. Самые темные секреты, которые могли утянуть человека на дно, если бы он нес этот груз в одиночку. На мне было розовое кружевное платье с оборочками, вокруг запястья – бутоньерка из гиацинтов, словно наручник. Галстук-бабочка Джорджа – того же цвета, что и мое платье; мы оба делали вид, что не замечаем, насколько оно неуместно среди моря мягкого шифона. Джордж оделся в смокинг. Нас никогда не заботило, что думают другие.

Шершавая рука отвела волосы с моего лба.

– Что ты искала, Берди?

Я помотала головой, желая, чтобы она ушла и перестала мешать моим воспоминаниям, они – все, что у меня осталось от Джорджа.

– Мама?

Это произнесла Джорджия. Должно быть, очень напугана, ведь она не звала меня мамой с тех пор, как была подростком. Я не открыла глаза, но раскрыла ладонь и почувствовала, как ее гладкие тонкие пальцы сомкнулись вокруг моих.

– Я хочу тебе помочь. Если сможешь сказать мне, что ты искала, я помогу тебе найти.

Она пригнулась ближе. Я почувствовала на щеке ее теплое дыхание.

Чемодан. Он что-то для меня значит. Воспоминание о нем навевало аромат лаванды.

Не открывая глаз, я отвернулась от них, однако продолжала держать свою руку в руке Джорджии, не желая, чтобы она уходила. Только я не понимала, какого ответа она от меня ждет. Я зажмурилась сильнее и увидела лицо Джорджа, его светло-голубые глаза и улыбку. Мы стоим у причала, вокруг нас – только вода и свет. Я буду любить тебя, пока звезды светят на небе. Я отвечаю: Я буду любить тебя, пока горит хоть одна звезда.

Я отпустила руку дочери, потянулась к моему возлюбленному, уверенная, что если сильно постараюсь, смогу прикоснуться к нему. Но руки нащупали лишь пустоту.

– Дорогая, позволь нам помочь тебе, – сказал мне на ухо голос Марлен. Затем, ближе и тише, так, чтобы больше никто не услышал, она прошептала: – Это связано с тем пчеловодом, Берди?

Свет снова вспыхнул в моей голове, и лента в проекторе замедлилась. Я изо всех сил старалась держаться за образ Джорджа, ощутить запах его соленого пота. И мне удалось. Он сидел в старом голубом грузовике папы и смотрел на меня с пассажирского сиденья. Папа был за рулем. Джордж не улыбался. Что-то не так. Я силилась понять, что меня расстраивает. Я окликнула его по имени, но Джордж как будто не услышал. Они уехали, обдав меня выхлопным газом. Я видела его лицо, и мне было больно от того, что он плачет.

– Я же говорила, вы ничем ей не поможете. Думаете, я не пыталась? Я водила ее ко всем врачам, каких только могла найти.

Это говорит моя милая Мейси, моя дочь, которая сумела стать такой матерью, какой я сама всегда мечтала быть. Она не знает об этом. Мейси не верит никому, кто ее хвалит. Я сама ее научила, намереваясь показать, что она не такая, как Джорджия, что у нее есть собственная красота и талант. Но она услышала только «не такая». Может, именно те, кто старается, чтобы их заметили, становятся лучшими людьми. Поэтому я всегда крашу губы той помадой, которую Мейси мне покупает. Не потому, что мне так нужна помада, а потому, что хочу дать ей понять – я ее замечаю.