Траектория полета

Джеймс начал носить футболки с короткими рукавами и хлопковые шорты и все же не выглядел местным. Хотя сомневаюсь, что Джеймс Граф смотрелся местным и в родном городе. В нем чувствовалась отчужденность, почти небрежение, словно он не вполне осознавал окружающий мир или реакцию других людей на его присутствие. Однако этот отстраненный образ был странно привлекательным. Если бы у меня оставалось желание разгадывать загадки, я попыталась бы понять, что им движет. Явно нечто большее, чем смерть жены. В отчаянии Джеймса чувствовалась глубина, которую могли распознать лишь такие же темные души.

– Вообще-то нет. Мне нужно отдохнуть от Интернета. Я искал информацию об Эмиле Дювале. Узнал, где он учился росписи по фарфору: в маленьком прованском городке Моньё. Логично заключить, что его клиент, вероятно, видел его работы и жил там же. Догадки, конечно, но, по крайней мере, есть с чего начать. Я думаю после ланча поискать богатые семьи в районе Моньё, которые жили там в конце девятнадцатого века – тех, кто мог бы позволить себе фарфоровый сервиз, сделанный по индивидуальному заказу.

– Начинаю опасаться, что вы станете моим конкурентом, – улыбнулась я. – Я сама думала примерно в том же направлении. Если мы сможем определить художника, будет очень здорово, так как цена сервиза сразу вырастет.

Джеймс не улыбнулся в ответ.

– Знаете, я хотел поговорить с вами еще кое о чем…

– Да?

Я проглотила ком в горле, подумав, что он решил уехать. Ему же, наверное, нужно вернуться к своей жизни? Поисками в Интернете он мог бы заняться из любого места. За то короткое время, что мы провели вместе, я привыкла полагаться на его спокойное, уверенное присутствие. Оно было для меня непривычно, как снег, но утешало, как любимый свитер. Мысль, что он сейчас уедет, вызвала чувство утраты.

– О Лайле.

Я почувствовала огромное облегчение и только потом осознала, что он сказал.

– Что вы имеете в виду?

– Я случайно услышал один из его вопросов к вашему дедушке. Он хотел узнать, не помнит ли Нед… не оставлял ли он в украденном грузовике что-то ценное. Нед не ответил, и я полагаю, что Лайл и не ждал ответа. Но мне показалось странным, почему Лайл посчитал достаточно важным прийти и задать этот вопрос.

– Или почему Лайл хотел говорить с ним наедине. Ведь речь о грузовике, который был украден шестьдесят два года назад!

– Вот и мне стало любопытно. – Джеймс прищурился, глядя на меня против солнца. – В этой истории таится больше, чем видно на поверхности. Догадываюсь, что Лайл ничего не сказал, потому что хочет защитить Мейси. Он все еще любит ее, да?

Я кивнула.

– Всегда любил.

Пчела покружила вокруг нас и влетела в улей.

– Это вас беспокоит?

Я встретила его взгляд с удивлением.

– Нет. Конечно, нет. Мы с Лайлом когда-то были очень близки – лучшие друзья. Мне даже в голову не приходило, пока не стало слишком поздно, что Мейси может что-то подозревать. Но они любят друг друга и вырастили вместе прекрасную дочь. У Мейси проблемы… с доверием. Я надеюсь, они сумеют помириться.

Под моей старомодной оранжевой рубашкой из нейлона пот лил ручьем. Я отняла ворот от груди, смущаясь под его взглядом. Меня никогда не заботило, что думают обо мне люди – скорее всего, потому, что это чересчур заботило Берди. Однако с некоторым удивлением я обнаружила, что мнение Джеймса имеет для меня значение.

Я развернулась и направилась к дому.

– Я сейчас еду в центр города, хочу поискать антиквариат.

– Новый замок или ключ?

Я обернулась, прикрыв глаза рукой.

– Может быть.

Джеймс мягко улыбнулся.

– Если вы не против, я поеду с вами. Мне нужно отвлечься от ноутбука, лиможских художников и городов с французскими названиями. Я приглашаю вас на ланч.

– Думаю, вам нужно отдохнуть от всех нас. Несмотря на то, что я – дочь Берди, мне все еще трудно здесь, хотя должна уже привыкнуть к ее выходкам. Не могу представить, как сложно все это для вас.

Его глаза потемнели.

– Ничего нового для меня. Я понимаю хрупкие умы.

Правда, подумала я. Ты понимаешь. Я это знала, даже если бы он не сказал. Это читалось по морщинкам возле его губ, по пустоте за улыбкой. По его чувствительности, умению сказать правильные слова. Да, подумала я снова. Ты понимаешь хрупкие умы.

Я провела влажными пальцами по длинной юбке, чувствуя внезапно сбившееся дыхание.

– Конечно. Люблю компанию.

Я двинулась дальше, однако остановилась, поняв, что Джеймс остался стоять, где стоял.

– У моей жены был роман. Я узнал об этом, просматривая ее телефон после того, как она умерла.

Я не смотрела на него. Слова приходили на ум и сразу отвергались. Сочувствую. Это ужасно. Разве какие-то слова смогут ему помочь? Мне знакомы и потери, и предательства, но скорбь Джеймса была его личной, как рубашка, скроенная по нему. Тут нет места пустым фразам, неспособным ни смягчить боль, ни стереть прошлое.