Трагедия господина Морна

Глаза открыты… видит… Элла!
Столб соляной{26}

… Не знал я, что бываюттакие обмороки…

КЛИЯН:

                        Голоса!
На улице… Они!

ТРЕМЕНС:

                       Да. Мы их ждали.
Посмотрим-ка…

Открывает окно; с улицы внизу слышны быстрые голоса.

ПЕРВЫЙ ГОЛОС:

                      …дом.

ВТОРОЙ ГОЛОС:

                              Ладно! Не уйдет он.
Все выходы?

ПЕРВЫЙ ГОЛОС:

                  Все…

ТРЕМЕНС:

                        Можно и захлопнуть…

(Закрывает окно.)

КЛИЯН:

(мечется)

Спаси меня… скорее… Дандилио…
куда-нибудь… я жить хочу… скорей…
успеть бы… А!

(Кидается прочь из комнаты в дверь направо.)

ТРЕМЕНС:

                    Как будто и конец?

ДАНДИЛИО:

Да, кажется.

ТРЕМЕНС:

                  Я выйду к ним, чтоб Элла
не видела. Ты чем питаешь эту
оранжевую птицу?

ДАНДИЛИО:

                          Ей полезны
яички муравьиные, изюм…
Хорошая, не правда ли? А, знаешь,
попробуй на чердак, затем — по крыше…

ТРЕМЕНС:

Нет, я пойду. Устал я.

Направляется к двери, открыл ее, но Капитан и четверо солдат оттесняют его обратно в комнату.

КАПИТАН:

                                Стой! Назад!

ТРЕМЕНС:

Да, да, я — Тременс; только потолкуем
на улице…

КАПИТАН:

             Назад. Так.

(Солдату.)

                             Обыщи-ка
обоих.

(К Дандилио.)

         Ваше имя?

ДАНДИЛИО:

                       Вот, табак
просыпали, эх вы! Кто ищет имя
у человека в табакерке? Можно
вас угостить?

КАПИТАН:

                   Вы тут хозяин?

ДАНДИЛИО:

                                       Как же.

КАПИТАН:

А это кто?

ДАНДИЛИО:

                Больная.

КАПИТАН:

                            Вы напрасно
скрывали тут преступника…

ТРЕМЕНС:

(с зевком)

                                       Случайно
я забежал…

КАПИТАН:

               Вы — Тременс, бунтовщик?

ТРЕМЕНС:

Спать хочется. Скорее…

КАПИТАН:

                                  По приказу,
сенатом изданному нынче,
июня девятнадцатого, будет
на месте… Ба! там кто-то есть еще.

(Солдатам.)

Держите их. Я погляжу…

Уходит в дверь направо. Тременс и Дандилио говорят меж собой, окруженные безмолвными, как бы неживыми солдатами.

ТРЕМЕНС:

                                   Вот медлит…
Спать хочется…

ДАНДИЛИО:

                     Да, выспимся…

ТРЕМЕНС:

                                         Мы? Полно,
тебя не тронут. Смерти ты боишься?

ДАНДИЛИО:

Все это я люблю: тень, свет, пылинки
в воронке солнца; эти лужи света
на половицах; и большие книги,
что пахнут временем. Смерть — любопытна,
не спорю…

ТРЕМЕНС:

              Элла словно кукла… Что с ней?..

ДАНДИЛИО:

Да, так нельзя.

(К солдату.)

                      Послушай, братец мой,
снеси-ка, вот, больную рядом, в спальню,
а погодя за лекарем пошлем.
Ты что — оглох?

ТРЕМЕНС:

                       Оставь его. Не нужно.
Меня уложат где-нибудь в сторонке,
она и не увидит. Дандилио,
ты говорил о солнце… Это странно,
мне кажется, мы — схожие, а в чем —
не уловлю… Давай сейчас рассудим.
Ты принимаешь смерть?

ДАНДИЛИО:

                                   Да. Вещество
должно истлеть, чтоб веществу воскреснуть —
и вот ясна мне Троица. Какая?
Пространство — Бог, и вещество — Христос,
и время — Дух. Отсюда вывод: мир,
составленный из этих трех, — наш мир —
божественен…

ТРЕМЕНС:

                    Так. Продолжай.

ДАНДИЛИО:

                                            Ты слышишь,
какой там топот в комнатах моих?
Вот сапоги!

ТРЕМЕНС:

                И все-таки наш мир…

ДАНДИЛИО: