Трагедия господина Морна

…божественен; и потому все — счастье;
и потому должны мы распевать,
работая: жить на земле и значит
на этого работать властелина
в трех образах: пространство, вещество
и время. Но кончается работа,
и мы на праздник вечности уходим,
дав времени — воспоминанье, облик —
пространству, веществу — любовь.

ТРЕМЕНС:

                                                   Вот видишь —
в основе я согласен. Но мне рабства
счастливого не нужно. Я бунтую,
бунтую против властелина! Слышишь!
Я всех зову работу бросить! Прямо —
валяй на праздник вечности: там в безднах
блаженных отдохнем.

ДАНДИЛИО:

                                Поймали. Крик.

ТРЕМЕНС:

Я и забыл Клияна…

Врывается справа Клиян.

КЛИЯН:

                           А! Западня!
И здесь они!

Кидается обратно, в комнату направо.

ЭЛЛА:

(приподнимаясь)

                  Морн… Морн… Морн… Я как будто
во сне слыхала голос: Морн — король…

(Снова застыла.)

ГОЛОС КАПИТАНА:

(в комнате направо, дверь которой осталась открытой)

Довольно вам по комнатам носиться!

ГОЛОС КЛИЯНА:

Я умоляю…

ГОЛОС КАПИТАНА:

               Имя!

ГОЛОС КЛИЯНА:

                       Умоляю…
Я молод… Я так молод! Я велик,
я — гений! Гениев не убивают!..

ГОЛОС КАПИТАНА:

Вы отвечайте на вопросы!

ГОЛОС КЛИЯНА:

                                      Имя
мое Клиян… Но буду королю
служить… Клянусь… Я знаю, где корона…
Отдам… клянусь…

ГОЛОС КАПИТАНА:

                          Э, не хватай за икры,
я прострелю себе сапог.

ГОЛОС КЛИЯНА:

                                   Поща-а…!

Выстрел.

Тременс и Дандилио, окруженные неподвижными солдатами, продолжают свою беседу.

ТРЕМЕНС:

Пространство — Бог, ты говоришь. Отлично.
Вот объясненье крыльев — этих крыльев,
которыми мы населяем рай…

ГОЛОС КЛИЯНА:

А!.. Нет конца… конца…

ГОЛОС КАПИТАНА:

                                  Живуч, бедняга.

ДАНДИЛИО:

Да. Нас волнуют быстрые полеты,
колеса, паруса и — в детстве — игры,
и в молодости — пляски{27}

.

<…>

[Сцена II]

[МОРН]:

<…>

Не следует убитых пулей в сердце
бить этой мелкой дробью толков… Ночь
сегодня будет синяя, как триста
июльских дней, сгущенных, потемнелых
от густоты, скрипящих под нажимом
то сладострастьем жабьим на прудах,
то маслянистой судорогой листьев…
Когда б я не был королем, то стал бы
поэтом, жаркой лирой в эту ночь,
насыщенную синевою, в эту
живую ночь, что вздрагивает длинно
под роем звезд, как чуткая спина
Пегаса — вороного… Мы не будем —
не правда ли? — о смерти говорить, —
но светлою беседою о царстве,
о власти и о счастии моем
мне освежайте душу, отгоняйте
широких мягких бабочек от света —
и за глотком вина еще глоток,
чтоб искренней и слаще раздавались
слова души… Я счастлив.

ДАМА:

                                     Государь,
а танцы будут?..

МОРН:

                      Танцы? Негде, Элла.

ДАМА:

Меня зовут не Элла…

МОРН:

                             Я ошибся…
так… вспомнилось… Я говорю, что негде
тут танцевать. Но во дворце, пожалуй,
устрою бал — громадный, при свечах,
да, при свечах, под пышный гул органа…

ДАМА:

Король… король смеется надо мною.

МОРН: