Трагический эксперимент. Книга 3

Однако российские союзники и не думали ограничиваться этим, а желали открыто вмешиваться в российские дела. Как иначе можно воспринимать, например, идею определять таможенные тарифы смешанной франко-русской комиссией? Или предложение допустить в российские порты французских и английских экспертов для контроля качества российских товаров? Подобное вызвало восторги лишь у отечественных либералов той поры. От властей требовали пойти навстречу союзникам, обеспечив им более весомое место в экономике, чем раньше. Как уверяли либеральные публицисты, война встряхнула англичан, продемонстрировав им опасные стороны бизнес-эгоизма, переделала французов, смыв с них психологию рантье.

Но вот российская делегация в Париже совсем иначе реагировала на предложения западных демократий. Её руководитель Н. Н. Покровский отказался обсуждать сотрудничество в подобном контексте. Российским партнёрам напомнили: германские промышленные изделия отличались не только качеством, но и приемлемыми ценами, льготами по оплате и т. д. Тем же, кто собирается активизировать присутствие на российском рынке, придётся серьёзно повысить свою конкурентоспособность и перестать отдавать предпочтение своим колониям.

По завершении конференции Франция и Англия в течение месяца ожидали подписания итоговой резолюции, но российское правительство не спешило её одобрять. Именно в это время (7 июля 1916 года) произошла знаковая отставка министра иностранных дел С. Д. Сазонова, открыто лоббировавшего интересы российских европейских партнёров. Хорошо известны неформальные встречи с французским и английским послами, которые тот регулярно проводил. Удаление Сазонова произвело на них настолько тягостное впечатление, что сэр Дж. Бьюкенен даже разразился телеграммой Николаю II с требованием вернуть любимца западных демократий.

Тревоги дипломатов вполне объяснимы: новый глава МИД Б. В. Штюрмер, будучи также премьер-министром, не был расположен к «сазоновской близости». Он принадлежал к числу тех, кто не считал возможным подписывать резолюцию Парижской экономической конференции. В конце концов российское правительство предложило сопроводить её ратификацию особой оговоркой, дающей право отступать от тех пунктов, которые противоречат интересам страны.

Иными словами, Россия давала ясно понять, что прежде всего и больше всего будет заботиться о достижении своих целей, а значит, немца у России должен заменить не кто-то, а сама Россия. Для этого имелись хорошие перспективы, основанные на разработанном новом цикле индустриализации (осуществлённом затем в СССР) и расширении экспорта продукции с добавленной стоимостью. Трудовые резервы страны были огромны. Прогнозировалось, что в ближайшие три десятилетия Россия по численности населения обгонит всю Европу — 344 против 336 млн человек. К этому нужно добавить и дешевизну рабочей силы: средняя зарплата в Англии составляла около 550 руб. в год, во Франции — 540, в Германии — 450, а у нас — 250 рублей. Эти преимущества могли стать мощным фактором индустриального роста.

Нежелание России идти на условия союзников по Антанте сразу сказалось на текущих делах. Французы выделение финансирования поставили в прямую зависимость от обязательства по окончании войны выплачивать половину долга не обесценившимися деньгами, а зерном, лесом, углём, нефтью и т. д. На этой почве вспыхнуло немало недоразумений и стычек. Не лучше повели себя и англичане: за кредиты они стали требовать отправки золота в удвоенном размере. Зато российские партнёры оказывали деятельную помощь «Товариществу братьев Нобель». Эта крупнейшая компания России, олицетворявшая олигархическую вольницу, превратилась в знамя антиправительственных сил как внутри страны, так и за границей. Общими стараниями они не позволили петербургским банкам — экономическим агентам властей — обуздать эту нефтяную корпорацию.

Триумф Нобелей в июле 1916 года окрылил антигосударственные элементы всех мастей. На таком непростом фоне резко активизируется либеральная оппозиция, прочно освоившаяся в европейских миссиях Петербурга, заменив там отставленного Сазонова. Посольство Великобритании даже получило тогда репутацию неформального штаба оппозиции. Отказ России ратифицировать Парижскую конференцию союзники расценили как намерение пойти на сепаратные договорённости с немцами. Причём сговор с Германией они выводили не из военных, а финансово-экономических факторов. Напряжение было налицо, и углубление кризиса с последующим разрывом прогнозировали тогда многие — если не во время боевых действий, то уж точно в ходе переговоров о послевоенном мире.