Трагический рейс

Сказать, что мы прошли экватор под парусами, было бы чистым бахвальством: мы его пересекли неизвестно как, дрейфуя по воле течения и дуновений немощного ветра. В своем неведении я полагал, что полные штили — это такое явление, с которым можно встретиться лишь в Саргассовом море и Панамском заливе. Мне помнились отчеты капитанов трехмачтовых кораблей, качавшихся на волнах много недель среди длиннющих водорослей, или галлионов с повисшими парусами, которых штиль заставал на пути следования к Галапагосам. Команды этих судов погибали от жажды, голода и лихорадки. Но я не ожидал такого подвоха в этих редко посещаемых подходах Южно-Китайского моря. Скорее я опасался встретить здесь слишком сильные муссоны в коридоре между берегами Суматры и Калимантана. Правда, мы попали сюда в неудачное время — весной, когда в лучшем случае дуют нерегулярные бризы, а то и просто стоит штиль. Паруса хлопают или висят неподвижно, реи, бамбуковые планки, вставленные в паруса, бьются об оттяжки, а мы переваливаемся с борта на борт с раздерганными, как фалы, нервами. Маневрируя шкотами и штурвалом с предосторожностью повивальной бабки, добиваемся небольшого хода. Но чаще руль нам не повинуется, и судно совершает полный круг. Белесое свинцовое море отражает такой же потускневший металлический купол неба, в котором медленно кружит солнце, лишенное лучей. Вся Вселенная — один сплошной удушливый туман. Горизонт исчез, море и небо сливаются без какого-либо разрыва сплошности, и мои определения с помощью секстанта остаются чисто академическими упражнениями. Радио молчит: Понтианак на побережье Калимантана помечен как порт с сигнальной мачтой. Но как и все прочее оснащение, призванное помогать судоходству, эта мачта пришла в негодность еще во времена, когда Сантос Дюмон[12] пытался взлететь на «Багателли», и никто не позаботился ее восстановить. Для развлечения нам отпускается ежедневный рацион шквалов. В раскаленной пустоте, в безжизненной сфере, по которой мы плывем (так должна была выглядеть Вселенная до того, как господь бог приступил к сотворению мира), тонкая светящаяся дымка вдруг сгущается, предвещая приход завывающего шквала. Развивая должную энергию, мне удается за пять минут спустить все паруса и закрепить каждое рангоутное дерево. Именно столько времени нам и отпускается от первого предупреждения до бешеного натиска шквала, ревущего в штангах и рассыпающего водяные брызги по поверхности мгновенно закипающего моря. Вся эта кутерьма редко длится более получаса. Затем штиль опять заставляет нас валиться с борта на борт на коротких волнах. Ставлю паруса в надежде, что убежавший шквал позабыл захватить с собой хоть одно легчайшее дуновение. Такое плавание действительно может довести до бешенства, но я стараюсь сохранить оптимизм и надеюсь на лучшие условия в Яванском море, где муссон уже должен разгуляться вовсю. По крайней мере это гарантируется лоциями и штурманскими картами. Если бы я знал, что нам предстоит подвергнуться такому же испытанию, даже, пожалуй, более тяжелому, еще на протяжении 2000 миль, то, наверное, бросился бы за борт.

Скромно пересекли экватор, причем Нептун не нанес нам визита. Мы далеко не новички в этом деле; я подсчитал, что переживаю это событие в 113-й раз. И только на следующий день вдали появляется место нашего назначения. Произошло это 3 ноября. Привожу запись из вахтенного журнала: «На рассвете мертвый штиль. Море как металлическая плита. Ни малейптего дуновения ветра. В 00.55 по Гринвичу не очень точно беру высоту солнца, не различая линии горизонта. Но прямая высота слишком хорошо согласуется со счислением. Сомнительно! Я не зря отношусь с таким сомнением к своим навигационным способностям. Ведь после 25 лет тренировки в этом благородном искусстве я все еще так хорошо ориентируюсь в пространстве, что боюсь заблудиться, идя из своей комнаты в ванную. Судно кружится на одном месте. Штиль практически продолжается весь день, но, старательно маневрируя рулем, удается немного прибавить ходу. Мы пересекаем путь большому индонезийскому кечу, который с поникшими парусами ожидает ветра. После завтрака на горизонте появляется остров Серуту, а немного спустя Каримата, окутанная дымкой. В полдень не могу взять высоту солнца, так как не вижу горизонта. Я беру два пеленга на острова в 16 часов по местному времени. Острова отстоят от нас на 30 миль. К 18 часам поднимается ветер и мы идем почти полным ходом».

Ночью ни на секунду не смыкаем глаз: земля приближается, и мы окрылены надеждой найти там хорошую якорную стоянку. В темноте идем на большой скорости, пока вытянутый приземистый силуэт Серуту не поднимается из воды темной массой, более черной, чем небо. Мы бодрствуем, пытаясь обнаружить маяк, но он все еще вне поля зрения и, только подойдя совсем близко, замечаем слабый желтый свет. «Вероятно, это керосиновая лампа в хижине смотрителя!» — говорит Жозе. Каримата теперь в нескольких милях от нас. Ее пики высотой более 1000 метров теряются в облаках, нависших, как густой студень.