Игорь Шелковский. Памяти Владимира Слепяна
Прошлым летом в Париже умер Владимир Слепян. Он был одним из редких эмигрантов, покинувших Союз в период хрущёвской оттепели. До Франции (через Польшу) ему удалось добраться в 1958 году.
Весной 1956 года состоялось наше знакомство. Слепян был одним из деятельных энтузиастов перемен в политике и искусстве. Его квартира на Трубной улице стала центром, где собирались художники (Ю. Злотников, Б. Турецкий. Н. Касаткина, И. Куклис), искусствоведы, литераторы, бывали и, редкие в ту пору, иностранцы. Слепян был тогда пропагандистом работ Олега Целкова, все, приходившие в дом, могли их видеть.
Время бурлило событиями, людьми и идеями. Те, кто раньше избегал лишних встреч, охотно знакомились, обменивались адресами, говорили на темы, о которых прежде приходилось молчать. Какой-то самородок-рабочий с темпераментом и бойкой речью решает создать новую партию — «Партию коллективного опыта». Слепян устраивает знакомство с ним. Мы едем на окраину Москвы, по грязи и доскам добираемся до невзрачного дома. В тесной комнате барака рабочий увлечённо развивает свои идеи, рядом жена варит суп и кормит ребёнка.
В Музее имени Пушкина проходит большая выставка Пикассо, первая выставка такого рода после нескольких десятилетий[104]
. Слепян организует её обсуждение в пединституте имени Ленина (в последний момент запрещено администрацией). В Москву из Америки по приглашению поэта Н. Асеева приезжает знаменитейший Давид Бурлюк, он будет жить в гостинице «Москва». Сообщение об этом в несколько строк напечатано в «Вечерней Москве». Неисповедимыми путями Володя раздобывает нужный номер телефона и уславливается о встрече с прославленным отцом русского футуризма. Хмурым весенним утром мы (Слепян, Наташа Касаткина и автор этих строк), судорожно вцепившись в обвязанные бечёвкой холсты, поднимаемся по ковровым лестницам на нужный этаж[105]. Ещё совсем недавно за знакомство с иностранцем могли посадить и даже расстрелять. Но вот заветная дверь.Бурлюк радушен, гостеприимен. Он благосклонен и поощряющ. Бурлюк в восторге, что молодые художники в России после стольких лет «железного занавеса» его помнят и знают. Вместо обещанных пятнадцати минут мы проводим в многокомнатном номере чуть ли не полный день. Перед нами, начиная с В. Катаева, проходят те, кому назначено рандеву, друзья мэтра. В промежутках Бурлюк поставляет нам информацию о новейших течениях в живописи (Джексон Поллок).
А ещё была поездка к Назыму Хикмету[106]
— левому, по-своему авангардному поэту, переменившему турецкие тюрьмы на совписовский карантин: «Поверьте слову коммуниста, скоро всё переменится, и современное искусство будет признано». (Гости сомневались.)На квартире Слепяна проходили встречи с Даниэлем Кордье, французским художником, впоследствии галерейщиком и коллекционером, в 1956 году, после смерти Сталина и политических перемен, одним из первых приехавших в СССР. Для многочасовых, иногда ночных бесед с ним нам не нужны были переводчики со стороны. Двое из нашей компании прекрасно говорили по-французски, так как они родились во Франции: Олег Прокофьев (тоже недавно умерший художник, скульптор, поэт) и Андрей Волконский. В свою вторую поездку в 1957 году Кордье каким-то чудом удалось увезти с собой несколько абстрактных холстов Слепяна, начавшего заниматься живописью. Они были выставлены в парижской галерее как работы анонимного ленинградского художника (последнее — чтобы сбить со следа ищеек из КГБ).