Трансфинитное искусство

Надежды на радикальные перемены не оправдались. Мало-помалу политическая и общественная жизнь входила в своё обычное коммунистическое русло. Культ Сталина сменился культом Хрущёва, и ещё — перестали сажать в массовом порядке. Первые ласточки той оттепели оказались не востребованными обществом. Кто-то отошёл в сторону от политики и искусства, кто-то стал делать карьеру в новых условиях. Кто-то ждал и смутно надеялся на продолжение перемен, на дальнейшую либерализацию. Слепян уже тогда поставил крест на всех надеждах подобного рода и эмигрировал.

Владимир Слепян. Париж, пересечение rue Bonaparte и rue des Beaux Arts, рядом с Национальной высшей школой изящных искусств. Париж, около 1997. Фото Игоря Шелковского

В Париже его ждала совсем другая жизнь, со своими драмами и разочарованиями. Весь последний период он занимался литературным трудом, переменив своё имя на Эрик Пид. При постоянной нужде его жизнь мало чем отличалась от жизни клошара. Он умер на станции метро «Сен-Жермен де Пре» от сердечного приступа. Похоронен на одном из подпарижских кладбищ, ввиду отсутствия родственников — за муниципальный счёт.

Создана ассоциация друзей Эрика Пида, цель которой — сохранение, подготовка к изданию и издание рукописей Эрика Пида.

Игорь Щелковский, Париж

Письмо Игоря Шелковского Юрию Злотникову

Париж - Москва

Дорогой Юра!

Возможно, ты уже знаешь эту печальную новость: умер Володя Слепян.

Я узнал об этом лишь месяц спустя, т. к. в июле меня не было в Париже. Он умер 7 июля, на моём факсе было сообщение об этом (9.VIII) от «группы друзей Эрика Пида». Вернувшись в августе, я стал звонить по их телефонам, но никого нет, все разъехались, лишь автоответчики. Так я и не знаю пока, отчего умер Володя и где он похоронен.

Мы с ним виделись в последний раз в середине апреля. Последние два года он был более общителен и энергичен, чем раньше. Наконец нашёлся какой-то выход к людям и даже некоторое общественное признание. Он познакомился с режиссёром полуфранцузом-полуяпонцем, который ставил пьесу древнегреческого автора. В классический текст была вмонтирована сцена из какой-то рукописи Эрика Пида. Посреди довольно нудной пьесы выходил мальчик, который по идее должен был изображать Эрика Пида в детстве, и бодрым юношеским голосом выкрикивал ритмичный текст, состоявший в разных вариантах из одной и той же фразы: «Да здравствует император!» В зале эта интермедия всегда вызывала оживление и аплодисменты в конце, которые Володя приписывал литературной выразительности текста (он говорил, что для этого короткого куска затратил не помню уже сколько, но очень много времени) и которыми очень гордился.

Премьера была весной 97-го года, и потом весь, как оказалось теперь последний, год своей жизни он потратил на то, чтобы увековечить себя довольно странным образом. Я тебе писал как-то, что парижские кафе занимали особое место в его жизни и его менталитете. Он стал заказывать мастерам большие фотографии со сценами из спектакля, под которыми были подписи, что это в такой-то постановке сцены из эсхиловской «Орестеи» с «одой императору» Эрика Пида, вставлял эти отпечатанные в типографии фотографии с белыми паспарту в красивые рамки и развешивал их по парижским кафе. Некоторые хозяева кафе, относясь к нему как к завсегдатаю заведения, откликались сразу же на его предложения, некоторых в разговоре со мной он высмеивал за то, что они не хотят вбивать гвоздь в лакированную панель. Последней его страстью стало: завешать как можно больше кафе такими фотографиями. Он говорил, что они уже висят в пяти кафе, потом будут в семи, потом — в двенадцати, и что он хочет ввести эти фотографии, по чьей-то рекомендации, в Интернет. Фотографии, рамки и стекла стоили больших денег, несоизмеримых с его обычным бюджетом, многие из сочувствия помогали ему деньгами, но у меня есть ещё и подозрения, что он влез в крупные долги. Я над ним слегка подтрунивЗл: знать бы нам раньше, на чём сердце успокоится, и намекал, что в общем-то эти фотографии в кафе никто и не смотрит, тем более что они касаются какой-то малоизвестной труппы с незнакомыми именами, стоит ли так тратиться? Но он был непоколебим: есть в Париже 5-6 человек, которые знают, что из себя представляют эти фотографии, остальное для него не важно.

Владимир Слепян и Игорь Шелковский перед воротами Сорбонны. 1997

Последние годы мы виделись с ним то часто, то редко, последнее — от нехватки времени. Он даже как-то упрекнул: но ведь если я умру — ты придёшь на похороны, найдёшь время? Почему же ты его не находишь для живого человека?