Третья весна

Однако вместо того, чтобы успокоиться, собака принялась выть, как только они миновали село. Теперь, видимо, она убедилась, что ее хозяин сидит в телеге, и, не отставая от нее, подпрыгивала и протяжно выла. Иногда она приседала на задние ноги, прижимала уши к грязно-белой голове и испускала не столько громкий, сколько протяжный вой.

Сопровождающие били ее кнутом, иногда им удавалось пнуть ее, и тогда она на минутку скрывалась в темноте, чтобы тут же опять появиться и испустить тонкий, жалобный, протяжный стон.

Теперь уже и Светику показалось, что собака задумала что-то нехорошее. Он, понимая, что это глупо, подумал, что стоит им появиться в Ягодине, как она помчится по улицам и переулкам, лаем оповещая всех, куда везут ее хозяина. И народ бросится за ними спасать арестантов.

– Нет, это невыносимо, – сказал он.

– Это точно, – подтвердил Тоза. И вынул из кобуры «маузер».

– Не надо! – крикнул Светик.

Но его товарищ, уложив ствол на левый локоть, прицелился, и выстрел грянул. Их рыжуха подскочила, и одновременно собака, бегущая у канавы, взвизгнула. Подстреленная, она рухнула на землю, потом вскочила и, завывая и взлаивая, исчезла в темноте полей.

Тут случилось то, что Петрониевич за десятилетия так и не смог понять. Внезапно в телеге поп поднялся на ноги.

– Что вы творите, нехристи! – заскрежетал он неприятным голосом. – Бога не боитесь, людей ненавидите! – Придерживаясь скованными руками, перебрался к задней грядке. – Не станет вам легче, если всех перестреляете! – Он обращался к Тозе, который опять начал бешено ругаться: – Бог тебя проклянет! Мало тебе моей смерти, так и ее убил! – И стал креститься скованными руками. – Семя твое проклято будет! Бог тебя накажет!

Семя твое проклянет! И памяти о тебе у людей не останется, проклятый!

Светик совсем растерялся. Он не мог понять, что творится вокруг него. Жалобный вой раненой собаки удалялся в сумрачном тумане, становясь все тише. А люди в телеге повставали на ноги. Или это ему показалось? Он крикнул:

– Заткнись, поп! Умолкни!

Тот между тем не останавливался. Бородатое лицо покраснело от злости, стало мокрым.

– Мало тебе, – беспрерывно крестясь, кричал он, – моей головы, так еще и ее требуешь! Чем тебе несчастная скотинка мешает, нехристь! Ну что, теперь доволен, разрази тебя гром!

Светик схватил винтовку и тоже поднялся в двуколке.

– Так это твоя была? Мы ведь спрашивали, чья она! Иди, забери ее! Иди, подбери!

Поп обернулся к полю. Попытался понять, где именно скрылась собака.

– Беги, поп! – крикнул ему Русский. – Беги!

Тот спрыгнул в борозду.

– Беги! – крикнул Светик. – Принеси ее! Скорее!

Погружу ее к ним в телегу, подумал он, пусть будет с ними! И пусть смердит до самой Ягодины!

Связанный поп побежал, полы рясы путались меж ног. Похоже, что он сейчас споткнется.

Но Петрониевич неожиданно вскинул винтовку и прижал приклад к плечу. Что же это я делаю, подумал он, прицеливаясь. И сам себе ответил – может сбежать. И тут же выстрелил.

В темноте ему показалось, что из рясы посреди спины вылетело облачко пыли. Человек в поле упал ничком, совсем как споткнувшийся ребенок.

Упал, подумал Петрониевич, припомнив что-то давно читанное, как капля дождя.

Тут ударили винтовки в телеге.

Что там творится, удивился он. И тут же увидел, как два охранника, повернувшись лицом к арестантам, начали стрелять по ним, а лошади за их спинами принялись испуганно дергаться.

Они с Бозой выскочили из двуколки и побежали, передергивая затворы винтовок. И секунду спустя тоже принялись стрелять вместе с теми двумя, а расплывчатые фигуры перед ними мотались, как кусты под сильным ветром.

Остановились они только когда опустели обоймы. Пока они перезаряжали винтовки, Светик заметил, что в телеге уже никто не шевелится.

– Хватит! – глухо приказал он. – Прекратить огонь! Не стрелять!

Дымящиеся стволы опустились к земле.

– Что случилось? – спросил он взволнованно; сердце в груди трепетало как у цыпленка.

– Они встали, – объяснил солдат, – и бросились на нас. Напасть хотели.

– А у тебя что, приклада нет? – спросил Петрониевич, пригрозив кулаком. – Обязательно стрелять надо?

– Так ведь, мать твою, испугались мы, – ответил сокрушенно солдат.

Светик снял с головы фуражку и утер мокрое лицо.

– Успокойте лошадей, – приказал он.

Пока конвоиры занимались конями – пока «Стоять! Тпру!» раздавалось в холодном воздухе, – он огляделся. Никого, к счастью, вокруг не было.

Петрониевич отважно шагнул в поле, на котором торчали сухие кукурузные стебли.

– Давай сюда! – махнул рукой. – Нас тут не заметят! Подберите попа!

Оба солдата подвели телегу, сняли заднюю грядку и взвалили тело попа на телегу.

Но дерганый Тоза остался на дороге рядом с рыжухой. Светик уже нашел в борозде собаку – она лежала на боку с окровавленной грудью и, похоже, уже не дышала – и побежал к двуколке. Попутно заметил, что ноги попа в каких-то башмаках свисают с телеги.

– Ты, собачник! – злобно прошипел он на товарища. – Чего ждешь? Гони лошадь сюда. И подбери собаку! Твоих рук дело!

Обернулся и направился дальше.

– Стой! – крикнул ему вослед Боза. – Русский! Мать твою, не прощу тебе этого!