Третий. Текущая вода

Сняться с острова было нетрудно. Как раз к маяку подошло наше судно, и все, кто хотел провериться у врачей или вылечить зубы, были доставлены на нем в Оссору. Через два дня судно с «маячниками» вернулось на остров, а мне еще нужно было полечиться, иначе больные зубы меня замучили бы зимой. Вылечил. А потом попытался выбраться из Оссоры на остров. Каждое утро я заявлялся на причал, затем в аэропорт, но ни оттуда и ни туда ничего не ожидалось. Потом прибыли геологи и в ожидании отправки разбили лагерь сбоку от взлетной полосы. Через неделю их начали понемногу, партия за партией, переправлять на остров в разные его точки. Но все на север. Тогда и я присоединился к геологам с надеждой перелететь хотя бы через пролив. И познакомился с Кариной Александровной и с черноволосой несерьезной студенткой. Карина пообещала одним из последних вертолетов, которые будут переправлять их партию, доставить в Ягодное и меня, благо крюк небольшой. Из Ягодного я дотопал бы и сам; летом пятьдесят километров по отливу — немудрящее дело.

Карина была озабочена, а студентка беззаботна. Я рассказывал им байки о том, что под горой у маяка нашли золотинку, а в овраге одна женщина обнаружила капельку чистой ртути. Нужно обязательно послать на маяк вертолет, может, это очень серьезно — капелька чистой ртути. Недоверчивая Карина грозила пальцем. Она слыхала эту историю, говорила с той женщиной и знает ее. Ртуть в таком виде, в каком она была найдена, — это редчайший случай, а такие случаи можно сосчитать на пальцах одной руки, и тем не менее все это внушает доверие. Но она хочет все-таки проверить там у нас: на всякий случай, но не сейчас. Так что тебе, молодой человек, придется лететь только до Ягодного, и не растекайся мыслью по древу — меня не проведешь.

Студентка смеялась: ртуть-то, наверное, из градусника.

Каждый день я провожал вертолеты, а Карина все оттягивала мою отправку. Тогда я начал провожать черноволосую студентку. В кино и обратно. Потом пил с геологами в палатке, если у них было что пить. Я рассказывал им об острове, подпевал гитаристу Саше и чокался стаканом с геологом Витей. Бородатый Юра был молчалив. «Свой парень — Валя», — говорил Витя, когда я диктовал гитаристу не очень популярную, но хорошую песню не то про геологов, не то про бичей. Закатное солнышко зеленело сквозь полотнище палатки.

Потом они говорили о черноволосой студентке, которую начали обхаживать рабочие из геологической партии, а главное — этот хлюст Леша. Он уже подбил под нее клинья и приблизился вплотную. Валя-то ладно, он свой парень; да его можно понять, холостяк на острове. И он уже улетает. Но этот Леша… Нужно срочно менять сферу его влияния, говорил Витя под мелодичный звон гитары. Упрочить над студенткой опеку и приучить только к нашему обществу. Наше не должно достаться другим. Баста! А то гнусавый Леша теряет чувство меры. Только нужно четко договориться, чтоб все было по уму и чтобы Карина не смогла помешать и к чему-нибудь придраться.

Саша пел хорошую, красивую песню про геологов, которые уходят и которых ждут, а ему подпевали Витя и бородатый Юра. Потом гитарист показывал мне свадебные фотографии, где он держал невесту на руках, улыбающийся и красивый. Витя и Юра тоже посмотрели фотографии. Как и Саша, они были женаты, но не возили с собой свадебных фотографий.

А черноволосая студентка ходила в кино и со мной, и с хлюстом Лешей, и с бородатым Юрой. Я не мог ее понять.

Я верил ей и не верил, и это меня мучило. Я думал, что она попадет в западню. На острове, в поле, где партии разбиваются на группы и остаются одни среди гор и зелени, некуда убежать и искать защиты. Это всегда делается умело; если девчонка не соглашается, ее ставят в такие условия, что она вынуждена жить не с теми, так с другими. Не может быть, чтобы она не понимала, к чему все идет. Все-таки ей было девятнадцать лет. Но шла в поле впервые. Может быть, поэтому?

…Березовая рокотала на перекате. В ее пляшущих бурунах мелькали темные спины рыбин, которые непрерывными молниями шли и шли вверх, к родам и к смерти.

И тут надо мной пронзительно закричала чайка, и ее крылатая тень упала на меня. Я замечал, что они всегда подлетают к человеку так, чтобы чиркнуть его своей тенью. Это не могло быть случайностью, потому что повторялось почти всегда, и я бывал застигнут криком и тенью одновременно. Меня не пугала эта неожиданность, но казалось отвратительно неприятной. И я мстил им за это. Вот и сейчас я пожалел, что со мной не было винтовки, иначе этому белоснежному изуверскому созданию больше не летать.