Третий. Текущая вода

— Наверное, ты думаешь — слишком много слов? Если ты так думаешь, то ты прав. Слова успокаивают, не нужно слов.

Ветер менял направление, как и всегда утром; серое небо начало наливаться красками. Горы по ту сторону пролива засветились в зыбком сумраке.

Я вспомнил, какими мне увиделись эти горы утром глубокой осени. Остров уже был освещен, и везде струились длинные тени, а камчатские горы только-только начали проступать в омертвевшем бессолнечном пространстве, розовые хребты в ледяном космосе. Они будто мерцали, нереальные еще, но встающее солнце оживляло их и закрепляло светом, и это солнечное движение проникало в глубь хребтов и все дальше. И тогда горы стали просто далекой неприветливой землей, просто берегом Камчатки со стороны. А призрачный мираж исчезал. Это бывало в очень редкие морозные утра глубокой осени.

К чему это все вспоминается?..

Я встал и развел огонь. Разогрел банку тушенки. Сходил за водой. Поел, попил чаю, покурил…

И все это время пес лежал и не шевелился, только передвинулся в тень. Почему-то он не собирался уходить. Наверное, ему стало некуда идти, у него что-то случилось. Теоретически все допустимые сроки его терпения уже давно должны были кончиться, а он тут лежит и терпит.

Что это я сегодня собирался делать?

Озеро и утятина на обед. И кажется, ты еще намерен был сходить в распадок, что к югу, за вторым поворотом. Там есть что посмотреть.

Распадок не распадок, скорее узкая щель. Кустарник в тесном пространстве между склонами так сплелся, что образовал темную нору. Вот в этой норе ручей и кряхтел до тех пор, пока не вырывался в море. А сверху свисали обнажившиеся корни ольхи и кедрача, и, пришибленные снегом и северным ветром, извивались корявые стволы. В склоне распадка торчал большой круглый валун. Держался там он чудом, кажется, сядь на него муха — и он обвалится вниз. Глинистый склон уже размыли дожди, фундамент валуна был скорее символическим, и все же валун держался. Это была вулканическая бомба, их много тут, на острове: на обрывах, у берега, в оврагах.

Сходи и посмотри. И не забудь захватить запасную кассету с цветной пленкой, а потом вернешься и до вечера успеешь сварить горячего. Ты уже четвертый день не ел горячего. В «нутре» осталось десятка два картофелин, и была какая-то крупа. Еще завалялся лавровый лист и пара луковиц.

Зачем ты себя обманываешь, подумал я, какая крупа, какая вулканическая бомба? Отвлекаешь себя фланговыми маневрами.

Великий Точило сказал бы в сходном случае, что судно рыскает на ходу не потому, что рулевой Вася с глубокого похмелья, а потому, что перо руля заржавело и все шарниры заедает.

Перестань, Фалеев. Дело в том, что человека ломали, и ты в этом участвовал. Ты сам.

Можно напридумывать много обходных маневров, чтобы не вспоминать обо всем этом, можно оправдываться перед старым псом, можно принять теорию какого-нибудь заржавленного руля, но все упирается вот в это — ты сам…

Краем глаза я заметил, что Маркел напрягся, потом встал.

Все спокойно же, подумал я.

Но Маркел слишком стар, чтобы показать беспокойство. Значит, что-то было. Маркел посмотрел на меня своими мудрыми желтыми огоньками и ушел в сторону хребта. Он исчез бесшумно и неторопливо.

Я снял бинокль и навел его туда, где сквозь березняк был виден кусок заболоченной низины с колеей от вездехода.

Жора и Атувье.

6

Коряк нес рюкзак и винтовку. Оба они или сильно устали, или просто были пьяны. Я видел в бинокль, как Жора иногда оборачивался и что-то говорил Маркелу Атувье, а тот останавливался и слушал, опустив голову. Конечно, они пьяны, и Жора пьян меньше коряка, потому что держался на ногах уверенно. Маркел же иногда вообще спотыкался и падал. Видно, здорово он помогал геологам.

— Не-не, — сказал подошедший Жора, чуть покачиваясь, — не отказывайся, Валюха. Мы принесли вмазать, вот и давай вмажем.

— Благотворительное общество «Жора энд компани», — сказал я.

— Не бухти.

— Редкий случай заботливости. Впрочем, на острове легко быть таким заботливым: можно обойтись скромными запасами.

— Мы с Маркелом должны были сегодня обработать керны.

— …а благодарностью страждущих вы будете обеспечены по гроб.

— Кончил бы ты травить, Валя.

— Налейте, — сказал я и бросил Жоре кружку, — налейте мне двести граммов чистого первосортного керна.

Жора налил мне из бутылки, которая давно уже была извлечена из рюкзака и покоилась в Жориной лапе.

— Запивать не будешь? — спросил Жора, подавая спирт в прыгающей руке.

— Будем запивать, — сказал невнятно Маркел, отставил винтовку и сел на землю, поудобнее положив ноги в костер.

— Сгоришь, Маркел, — сказал Жора, — огонь горячий.

— Сгоришь, Маркел, огонь горячий, — повторил Маркел и блаженно ухмыльнулся.

Сапоги уже начали тлеть, и сильно запахло жженой резиной. Я отодвинул ноги Маркела в сторону, а он снизу посмотрел на меня мутными, уставшими глазами.

— Будь здоров, Маркел, — сказал я, — береги себя.

Спирт расплавился у меня в груди, и я запил из поданного Жорой чайника. Вода была теплой, и было неприятно пить спирт с неостывшей водой.

— А поесть вы, конечно, не принесли, — сказал я.