Три Анны

Было видно, что лестница трёхэтажного дома в Графском, а ныне Пролетарском переулке, знавала лучшие времена. Ободранный камин внизу парадного подъезда ещё хранил фрагменты изразцов с лазоревым узором, а медные прутья решётки, придавленные отполированными ладонями перилами, затейливо изгибались, образуя причудливый орнамент, похожий на кружева.

На двери квартиры номер три, бывшей квартиры фон Гуков, о прежних хозяевах напоминала лишь медная табличка с затёртыми синей краской буквами. Скорее всего, новые жильцы не хотели видеть на своей двери чужую фамилию, а выгравировать свою они пока не удосужились.

«Я только спрошу, не знают ли они, куда съехали фон Гуки, и сразу же уйду», – решительно подбодрила себя Аня, но палец, нажавший кнопку звонка, всё же чуть дрогнул.

Открыли ей после третьего звонка.

Женщина средних лет, распахнувшая дверь, отличалась ростом и статью. Пышные волосы цвета меди, подстриженные по последней моде до подбородка, необыкновенно шли к её зелёным глазам и чуть вздёрнутому носу, покрытому мелкими веснушками. Аня с облегчением вздохнула. Вид хозяйки квартиры располагал к общению. Она уже разомкнула губы, чтоб поздороваться, но женщина опередила её слова.

С прищуром смерив Аню с ног до головы, она брезгливо поинтересовалась:

– Из деревни? Работу ищешь?

Тонкий, с истеричными нотками голос столь не вязался с ее внешностью, что Аня опешила.

Заминка пришлась кстати, потому что хозяйка квартиры, обернувшись к кому-то невидимому, по-французски сказала:

– Лёня, к нам на работу просится деревенская девка. По-моему, это то, что нам надо. Если окажется, что она неграмотная, я её найму.

Французский Аня знала слабовато. Алексей Ильич учил её лишь в объеме начальной школы, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы понять, что если она прикинется неграмотной, то получит работу и жильё. И ещё она подумала, что это Сам Господь протягивает ей руку помощи, поэтому, когда женщина спросила: «Умеешь ли ты читать?», – Аня промолчала в ответ.

– Из какой ты деревни? – продолжила допрос хозяйка.

– Из Дроновки, из-под Олунца.

– Дроновка! Какая прелесть! – брезгливо произнесла женщина и тоном уже решённой проблемы спросила: – Готовить умеешь? Документы есть?

На оба эти вопроса Аня уверенно сказала: «Да» и была впущена в квартиру, оказавшись лицом к лицу с высоким широкоплечим мужчиной с кудрявыми волосами, начавшими редеть надо лбом. Хотя с момента их встречи в Олунце прошло больше пяти лет, поэта Демьяна Кумачёва Аня узнала сразу. Она даже вспомнила, как товарищ Машкин, ведавший пайками, назвал его Леонидом Цветковым. Только тогда с поэтом приезжал сын Костя и другая жена. Кажется, он представил её певицей Лидией Петровной Саяновой.

– Как тебя зовут?

Раскатистый голос поэта звучал вяло и равнодушно. Он смотрел сквозь Аню так, словно она была стеклянная.

– Аня. Анна Найдёнова, – назвала она свою фамилию, выдуманную ей писарем в сельсовете.

Баба Катя по документам числилась Беловой, но писарь, выправлявший паспорт, упёрся, что, мол, нет такого закона – всех проживающих в избе на одну фамилию писать. И, немного подумав и почесав рукой небритую щёку, решил, что девчонке без роду и племени фамилия Найдёнова отлично подойдёт.

Придирчиво рассмотрев Аню, словно капусту на рынке, поэт барственно процедил сквозь зубы:

– Будешь обращаться ко мне Демьян Иванович. Ко мне в кабинет заходить, только когда позову. Во время работы не беспокоить.

Аня обратила внимание, что от этих слов лицо женщины нервно передёрнулось, но она сдержалась и, сжав губы в горошинку, произнесла:

– Меня зовут Ираида Марковна. Получать будешь десять рублей в месяц, постель и еду. Пойдём, я покажу тебе дом и твоё место.

Согласна ли на эти условия Аня, Ираида Марковна даже не поинтересовалась.

* * *

На кухне у Кумачёвых, как раз над тем углом, в котором стояла Анина раскладушка с продавленной парусиной, был прикреплён яркий плакат со стихами Демьяна Ивановича:

«Вперёд, друзья! Сплочённым строем
Пойдём хозяйство поднимать!
Коль хочешь быть – так будь героем!
С надеждой ждёт Отчизна-мать!»

На плакате краснощёкие солдаты и матросы тянули руки к суровой женщине с запавшими глазами, прижимающей к груди серп и молот.

В стране набирала темп первая пятилетка. У всех на устах гуляло слово «индустриализация», а газеты дружно рапортовали о победах трудовой армии на великих стройках. Здесь, в городе, Аня с удивлением узнала, что недели с воскресным выходным днём больше не существует. Её заменила пятидневка.

– Пять дней рабочих, шестой – выходной, – объяснила ей молочница, передавая из рук в руки литровую банку с молоком. И бесхитростно пояснила: – Я думаю, так сделали, чтобы люди в церковь не ходили. – Потом, подмигнув Ане подслеповатыми глазами, прошептала: – А всё равно ходят.

Падая к вечеру с ног от усталости, Аня каждый раз перечитывала стихи на плакате и улыбалась, доподлинно зная, как поднимает хозяйство автор этих всенародно известных строк.