Три лишних линии (СИ)

      Лазарева раздражала манера некоторых секретарей называть тех, кто был одного ранга с их боссом или повыше, исключительно по имени и отчеству, будто все должны были знать этих людей. Смесь неуместного панибратства и приторной угодливости, и вдобавок намёк сторонним лицам на то, что они не принадлежат к этому высокому кругу. Лазарев еле сдерживался, чтобы не ответить, что он в душе не ебёт, кто такой Александр Михайлович, и что если бы она сказала Владимир Владимирович или Георгий Сергеевич, то он бы понял, а знать каждого хрена в каждом министерстве он не может.

      В то утро ему повезло: секретарь соединила его сразу.

      Разговор начался с ничего не значащих фраз и обмена неинтересными никому новостями. Владимир Германович был начальником Лазарева, пока не перешёл на практически такую же должность, только уже не в Ленобласти, а в Петербурге. Он хотел позднее перетащить Лазарева вслед за собой — они хорошо сработались, но тому как раз предложили пост в федеральном агентстве в Москве. Они хорошо работали вместе, это точно, и хорошо попали. Лазарев поэтому и звонил: хотел узнать, как у него прошёл разговор с Николаем Савельевичем.

      Владимир Германович понимал, зачем Лазарев его искал: он был не из тех, кто станет терять время на бесполезные беседы и уже давно бы спросил, по какому делу он звонит. Не спрашивал, значит, знал ответ. И не хотел об этом говорить. Возможно, предыдущие дни намеренно просил не соединять с ним, а теперь вдруг решил поговорить, поняв, что не отделаться.

      Лазарев заговорил первым:

      — Вам насчёт участка в Кольцово недавно не звонили?

      Владимир Германович молчал и сопел, словно поверить не мог, что Лазарев решился это произнести.

      — Звонили.

      — Мне тоже, — Лазарев догадывался, что требования выдвинули схожие. — И что вы сделали?

      — Скажем так, я пошёл навстречу, — жёстким и щёлкающим, словно пересыпающаяся галька, голосом ответил Владимир Германович.

      — То есть вы… вы тоже восприняли это серьёзно?

      Телефонная трубка рассмеялась, только смех был лязгающий, отрывистый, словно хохотало механическое устройство, а не живой человек.

      — Ром, а ты что, подумал, они шутят так?

      — Нет, я просто… У вас же больше связей, у вас пост.

      — Я пока не так высоко забрался, — выдохнул Владимир Германович. Лазарев легко представил, как он сидит в кресле, грузный, краснощёкий, и шумно дышит своим мясистым носом в сетке лопнувших капилляров. И потеет от страха. — Они мне показали видео одно, там…

      — С Ремизовым?

      Владимир Германович снова выдохнул. Это был ответ.

      С отцом Тимофея Ремизова они оба были знакомы, пусть и не очень близко. Он был классическим универсальным управленцем: перемещался с поста на пост, из региона в регион, возглавляя учреждения и департаменты порой из совершенно несвязанных сфер: то в транспорте, то в здравоохранении, то в международных отношениях. Он нигде подолгу не задерживался, но везде успевал наладить контакты и найти источник дополнительных доходов. Старший сын, Тимка, учился на юрфаке, но Ремизов собирался его отправлять куда-то за границу. А потом, совсем недавно, вдруг узналось, что Тимка лежит то ли в психушке, то ли лечится в реабилитационном центре от наркозависимости. Все говорили по-разному, потому что Ремизов детали скрывал; но с сыном точно было не всё в порядке. Лазарев теперь знал, почему: его забрали и держали в заложниках, пока отец рассчитывался с Николаем Савельевичем. Его били и насиловали, и неизвестно, сколько это продолжалось…

      — У меня же дочери, — сказал вдруг Владимир Германович. — У Алёнки сын недавно родился.

      У Лазарева едва не вырвалось машинальное поздравление, но он вовремя понял, что сейчас это прозвучит не лучшим образом, и промолчал.

      — Так что я… — Владимир Германович замолчал: это был не телефонный разговор.

      — Они мне такой счёт выставили, что я… Вы же знаете, что таких денег у меня нет, — торопливо произнёс Лазарев. — Таких — нет. Даже если догола раздеться, всё продать, то всё равно. Вы же понимаете! Сколько они с вас взяли?

      — Ром, ты думай, что говоришь-то! — раздражённо гаркнул Владимир Германович. — Сколько надо, столько и взяли!

      — Но я же на этом не наварился почти. Это не сравнить…

      Лазарев под конец говорил уже шепотом, хотя в кабинете его никто не мог слышать, а потом сам замолчал: это не телефонный разговор. Но у него нет выбора, нет выхода… Германыч на той сделке получил миллионы, а сейчас, расплатившись, в худшем случае, вышел в ноль. Ему уж точно не пришлось квартиры и машины продавать, а ему придётся, если он не придумает другого способа… Для Германыча это всего лишь неприятность, а для него — потеря всего. Абсолютно всего.

      — Я понимаю тебя, но не мне ж теперь твои долги платить, — миролюбиво, как-то по-отечески заметил Владимир Германович. — Мне самому несладко пришлось. Там всё по справедливости.

      «Жирная сука! — подумал про себя Лазарев. — Выкрутился! По справедливости?! Это ни хрена не по справедливости! Это как один и тот же вес на человека навьючить и на слона!»

      — Вы… вы можете мне помочь?