Три минуты до судного дня

Вообще-то я это понимал. Старший судья запретил агентам ФБР входить в здание суда с оружием. Это было весьма дальновидно. У охранника были связаны руки. И все же, если происходит нападение на федерального судью, ФБР обязано проводить расследование — и в таком случае войти в здание можно с оружием. В этих правилах без бутылки было не разобраться, а объяснять их у меня не было времени.

— Можно мне куда-нибудь определить служебный пистолет? — спросил я с мольбой в голосе.

Охранник недовольно посмотрел на меня и пошел к новеньким шкафчикам со скоростью, которая давала понять, что он никогда в жизни никуда не спешил и даже не собирался. Но даже после этого я не смог войти в здание. Когда я оставил оружие в шкафчике, охранник велел мне пройти через металлоискатель.

Он стал еще одним гуманоидом, которого я всю жизнь буду помнить как препятствие на моей дороге к успеху.

— Она в своем кабинете, — сказал охранник с кислой улыбкой, когда я вошел в лифт. Мне оставалось лишь надеяться, что там не выстроилась очередь из федеральных агентов, ожидающих подписания своих заключений по уголовным делам. В кои-то веки все прошло как по маслу — почти. Других агентов в очереди не оказалось, и судья Дженкинс приняла меня сразу, но затем приступила к педантичному изучению документа.

Когда она попросила меня поднять руку и поклясться, что все написанное в заключении — правда, что мне известны все обстоятельства дела, и да поможет мне Бог, оставалось всего двадцать семь минут, а может, и того меньше, если Род решил поддать газу.

По дороге в «Хайатт» я так задыхался, что не мог понять, который час показывают мои часы. Более того, когда я добрался до номера, отдохнуть мне тоже не удалось. Уже через несколько секунд отметились три наших контакта: командный пункт, агент, ведущий слежку за Рамси, и команда задержания — все они сообщили мне последние данные, которые лишь усилили мое напряжение.

Мало того, встревоженные звонки Дороти Рамси на мой рабочий телефон мне услужливо перенаправили прямо в номер через ресепшен отеля. При каждом из них (а они раздавались примерно раз в четыре минуты) мне приходилось поспешно глушить все три наши рации, чтобы Дороти не догадалась о моем предательстве. Очевидно, у ее дома дежурил новостной репортер. Неудивительно, что она не верила моим попыткам развеять ее страхи.

— Дороти, — сказал я ей, — репортеры всегда так делают, когда новостей слишком мало. Они отправляются в экспедиции. Закидывают удочки. Пытаются состряпать хоть какую-то историю. Не стоит…

— Я не хочу больше ничего слышать, мистер Наварро, — перебила она. — Мне с Родом и так нелегко.

С этими словами она тоже бросила трубку. Меня в это утро все отвергали — и не без причин.

Муди пыталась меня успокоить, но даже она признавала, что творится полный кавардак.

— Не знаю, как ты справляешься, Наварро, — сказала она. — Я уже ничего не понимаю — все превращается в балаган.

Я сидел на диване, стараясь хоть немного передохнуть. У меня никак не получалось отдышаться после утренней беготни. Это было просто смешно. Господи, да я ведь мог три километра пробежать во всей спецназовской амуниции. Поправка — мог когда-то. Не знаю, какая была температура в номере — вероятно, как в холодильнике, потому что я взмок еще по дороге сюда и теперь дрожал как осиновый лист. В этот момент агент наблюдения снова отметился и сказал, что Род поднимается. Орел в гнезде, подумал я, когда он в последний раз постучал к нам в дверь и Муди впустила его внутрь.

— Мама Муди, — с широченной улыбкой сказал он.

Она постаралась улыбнуться ему в ответ, но не нужно было быть экспертом по языку тела, чтобы заметить, что улыбка вышла крайне натянутой.

— И Джо, — продолжил Род, поворачиваясь ко мне и осматривая меня с головы до ног. — Слушай, выглядишь ты дерьмово.

— Спасибо, Род. Я тоже рад тебя видеть.

И тут я заметил: мы были одеты почти одинаково — брюки хаки, пенни-лоферы и лососевые рубашки поло. Почему-то я даже не удивился этому. Род был мастером маскировки, и по мере развития этого дела мы с ним во многом сблизились. Он все чаще употреблял те же термины, которые использовал я, похожим образом выстраивал предложения и копировал мой тон. Он даже ставил меня в пример своей матери. Полагаю, одежда была естественным способом выражения этой близости, пускай в тот момент мы и напоминали жутковатых близнецов.