Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Как бы то ни было, а в тот вечер Павел не вернулся, как обычно с Авентина, прямиком домой. Обогнув Палатинский холм, дошел он до руин Колизея и стал, как некогда в детстве, в Лондоне, в Кенсингтонском парке, а потом в юности, в Оксфорде, кружить вокруг дырявого остова, сплошь изгрызенного и искрошенного. Что чувствовал он при этом? Что вынес из одинокого, сосредоточенного кружения? Мы не знаем. Что же до грозившего ему пальчика, то здесь должны мы также констатировать некоторый сумбур, и вот в каком смысле. Задорную владелицу указанной лапки звали, судя по некоторым источникам, Роберта. О некой Роберте с оттенком интимности обмолвился Павел в одном из редких своих писем к матери. Но, вместе с тем, известно нам и то, что в соседнем с палаццо Капицукки монастыре, основанном святой Франческой Римской, жила послушницей некая Роберта, и что, вероятно, именно она ухаживала за Павлом, когда он вскоре после случая с Фавном заболел какой-то непонятной болезнью с сильным жаром и бредом. Причем бредил Павел отчасти тем самым Фавном. Но дело отнюдь не в этом.

Он тогда решительно приготовился умереть. В те дни и особенно, ночи, когда болезнь боролась против наполнявшей его жизни, ему неоднократно дано было испытать чрезвычайно неприятное, но, вместе с тем, и затягивающее словно в омут ощущение, будто материя освобождалась от формы, будто падали разом все покровы и стирались все границы. Будто его самого, без покровов и границ, без формы, без тела и без лица, без имени и без фамилии, бросало в эту магму, смешивало с ней и уносило куда-то. Фрагментарные образы Рима наполняли этот несущийся поток. Из-под сикось-накось скроенного и небрежно накинутого плаща современности обнажалось прошлое, гробы зияли как ощеренные пасти. Больные и здоровые, грязные и чистые, разумные и безумные, богатые и нищие, живые и мертвые смешивались друг с другом, и все неслись куда-то, кружились на месте, вздымались и вздувались на поворотах.

Постепенно жар начинал спадать. Мысль о незавершенном каталоге собрания барона Франка странным образом возвращала к жизни, заставляла бороться с отчаянием, которое нагоняли на него его видения. Да, как это ни покажется странным, именно мысль о каталоге заставила Павла сосредоточиться и воспротивиться уносившему его бесформенному течению небытия. Захотелось вдруг закончить свой труд, превратить его в вещь с очертаниями, цветом и весом, выпустить свое детище на волю. Думал ли он тогда и о рукописи № 233 из фонда Дригби? Трудно сказать.

Уже упоминавшаяся нами послушница Роберта из монастыря святой Франчески Римской также сыграла в выздоровлении Павла важную духовную роль. Однако возможно и то, что в письме Павла к матери вовсе не послушница имелась в виду, и что речь там шла все же о Роберте Франк, тайно взбегавшей по черной лестнице палаццо Капицукки, чтобы ненадолго, совсем ненадолго присесть у окна и, сложив свои театральные ручки и подогнув одну ножку под другую, задорно обнажив при этом одну из двух прелестного абриса коленок, помурлыкать в кресле у окна. Ведь нам доподлинно известно, что таковое кресло у Павла имелось. Мы даже знаем, во что оно обошлось нашему герою, приобретшему его в лавке старьевщика на виа дель Дельфино. Но вот которая из двух Роберт помогла Павлу справиться со смертельным недугом, мы, вероятно, никогда не узнаем доподлинно. Которая из двух поддержала его в неравной схватке с хаосом и тлением, со смертью и разложением? Роберта ли небесная? Роберта ли земная? Роберта ли деятельная или Роберта созерцательница, Марфа или Мария, блудница или дева?

Известно, впрочем, что по исходе болезни, как это нередко случается, появилась в жизни Павла еще одна, третья женщина. Да, так бывает, что из двух имеющихся в наличии женщин герой в конечном счете выбирает третью. Имя этой третьей или, если угодно, это второе имя – если учесть, что два первых совпадали, – было Виолетта. Снова, как уже неоднократно случалось на этих страницах, мы имеем дело не с живой фигурой, а с буквами на бумаге. То есть с гипотезой. Последняя подтверждается однако тем, что в Десятом районе Рима, на площади Кампителли, в палаццо Капицукки, поделенном уже более полувека назад на аппартаменты, в третьем этаже, в большой красивой многокомнатной квартире проживала семья Сан-Северо. А дочь их звали Виолеттой. Подниматься в квартиру Сан-Северо можно было как по широкой парадной лестнице, так и по черной винтовой. Все остальное читатель может себе представить сам. Так что когда, выздоровев, наш герой снова направил свои стопы на виллу Франк, когда он снова ощутил под подошвами ботинок пружинящую мягкость сосновых иголок, устилающих Авентинский холм, в голове его помимо монет, медалей и прочей ерунды была уже не Роберта Первая и не Роберта Вторая, а вовсе даже Виолетта. Что одна из двух Роберт, баронесса Франк, несомненно со свойственной ей живостью вскоре почувствовала. Запах фиалок, несильный, но настойчивый, сопровождал теперь Павла повсюду.