Три сестры

Сестры нехотя отпускают девочку. Писарь берет Еву за руку и уходит. Ева не сопротивляется, но оборачивается и протягивает к ним руку, словно пытаясь дотянуться.

– Сколько еще людей у нас могут отнять? – рыдает Ливи.

– Но нас-то никто и никогда больше не разлучит! – пылко произносит Магда.

Девушки молча возвращаются в свой корпус и ждут, когда пройдут последние три дня.

Поздним летним утром сестры садятся в один из пяти автобусов, едущих в Чехословакию. Ливи молча смотрит в окно, погрузившись в мысли о доме и о том, что их ожидает. Когда думать о смерти матери становится невыносимо, ее мысли обращаются к Освенциму, к Биркенау. И это все? – думает она. Они прошли через весь этот ужас, а теперь их просто отправляют домой на автобусе, словно ничего не случилось? Ее трясет от ярости. Кто скажет им: простите? Кто заплатит за их страдания, бессмысленные смерти?

Но долгие шесть часов трудно сохранять в душе ненависть, и через три часа Ливи присоединяется к сестрам и остальным пассажирам, громко исполняющим национальный гимн Чехословакии и читающим молитвы. Ливи замечает, что Циби поет песни, но молчит при чтении молитв.

Сестры смотрят на проплывающие мимо сельские пейзажи. Когда автобус проезжает через разрушенные Берлин и Дрезден, все разговоры смолкают. Сестры смотрят на пробирающихся через руины мужчин, женщин и детей. Они поднимают взгляды на проходящие мимо автобусы, протягивая руки с мольбой о хлебе. И это люди, порабощавшие нас, морившие голодом, пытавшие и убивавшие, с горечью думает Циби. А теперь они осмеливаются взывать к нашему состраданию.

Вот они через мост въезжают в Прагу, и настроение пассажиров автобуса становится более настороженным.

Некоторые из них уже дома.

На мосту стоят сотни людей, которые машут руками, флагами и цветами, приветствуя их. Пока они едут, Циби размышляет о лицемерии этих горожан. Когда-то они не раздумывая повернулись спиной к евреям своего города, с готовностью сдавая их Гитлеру.

Циби с горящими глазами поворачивается к Магде.

– Никогда не думала, что это увижу, – шепчет она. – Они нас предали, а теперь приветствуют дома?

Через какое-то время колонна из пяти автобусов вынуждена остановиться, поскольку впереди толпа народа. Потом двери открываются, и восторженная толпа атакует автобусы. Сестрам предлагают пирожные, шоколад, воду, фрукты. Мужчина сует в руку Магды деньги. Ливи начинает плакать от этого искреннего излияния эмоций, от дружеских приветствий и похлопываний.

Пожилой мужчина берет руку Циби и подносит к своим губам. Всего минуту назад она сердилась оттого, что их встреча горожанами – не что иное, как лицемерие, акт, показывающий не радость от их возвращения, а чувство вины за то, что эти люди ничего не сделали, чтобы спасти их. Сейчас она уже не так в этом уверена, она пытается разобраться в происходящем вокруг.

Водитель автобуса берется за баранку и сигналит снова и снова, чтобы расчистить путь через собравшуюся толпу. Вскоре колонна прибывает на Вацлавскую площадь, где их ожидает мэр, чтобы приветствовать возвращение жителей Чехословакии. Сестры выходят из автобуса, держась за руки, опасаясь, что их разлучат в этой ревущей толпе.

– Prominte! Prominte! – кричат люди. – Простите нас!

Мэр подхватывает эти слова, а потом призывает к тишине. Он говорит, что очень рад их возвращению домой, что отныне о них будут заботиться. Того, что с ними произошло, никогда не повторится.

Заваленные цветами, пирожными и шоколадом, сестры вновь садятся в автобус с другими пассажирами. Измученных и возбужденных, их привозят в ближайшие солдатские казармы, где они проведут ночь, каждая на отдельной койке. Они спят хорошо.

Путь домой по-настоящему начинается, только когда на следующий день они садятся на поезд до Братиславы.

На платформе каждую девушку одолевают жуткие, мучительные воспоминания. На путях стоит нормальный с виду поезд. По крайней мере, не вагоны для перевозки угля или скота.

Но все равно это символ их пленения.

– Циби… – начинает Ливи, и лицо у нее морщится. – Наверное, я не смогу…

Циби уже рыдает, а Магда дрожит.

– Мы сможем, – говорит Циби. – Мы зашли слишком далеко, котенок. И это – путь домой. Помнишь?

Шепча слова о силе и мужестве, сестры пересекают платформу, вместе поднимаются в вагон и идут по проходу в поисках места.

Втроем они садятся на место для двоих. Они не могут разлучиться, не сейчас.

В солдатских казармах им дали новую одежду, а также немного денег, и Циби замечает, что они не слишком отличаются от других пассажиров, если не считать запавших глаз, худых щек и тощих фигур, выдающих в них жертв ужасной войны.

Подойдя к ним, кондуктор опускает голову. Он не берет с них денег.

– Prominte, – шепчет он и отходит шаркающей походкой.

Их прибытие в Братиславу сильно отличается от прибытия в Прагу. Другие выжившие незаметно покидают вокзал, опасаясь затаившихся врагов. Циби спрашивает в кассе о ближайшем поезде до Вранова-над-Топлёу.

– Только через два дня, – с ухмылкой отвечают ей.

– Можно нам остаться до тех пор на вокзале? – спрашивает она.

Кассир пожимает плечами и отворачивается.