Три солнца. Повесть об Уллубии Буйнакском

«Товарищи из Терского Народного Совета — Бутырин, Булле, Орджоникидзе и другие! Кто из вас остался жив? Я в Петровске, Киров в Астрахани. От нашего общего имени и по поручению Реввоенсовета XI армии сообщаю вам: Петровск и Шура — накануне Советской власти. Нам совершенно необходимо знать точное положение вещей в вашем крае. Где фронт казаков? Правда ли, что Владикавказ занят ингушами? Во всяком случае, держитесь, сколько возможно. Мы послали к вам в апреле месяце гонцов, дошли ли они до вас? С подателем пошлите точные сведения. До нас доходят слухи о взятии Владикавказа советскими частями и многие другие. Если это так, то мы несказанно рады, если слухи остаются слухами, сообщаем вам, что как только мы выступим и займем Шуру и Петровск, то тотчас же двинем наши силы к вам на помощь. Силы у нас солидные. Помощь наша в самое ближайшее время будет реальнейшая.

Председатель Дагестанского областного комитета

РКП(б) У. Буйнакский».

У него было такое чувство, что вот-вот должен пробить самый решительный час его судьбы. И, предчувствуя это счастливое мгновенье, он готов был повторить вслед за Фаустом:

И это торжество предвосхищая,

Я высший миг сейчас переживаю…

Да, пожалуй, никогда еще за всю свою жизнь он не был так счастлив, как в эти дни. Лишь одна мысль угнетала его, не давала покоя: Тату… Доколе будет он скрывать, таить от нее свою любовь? То письмо, которое он так и не успел вручить ей во время их последней встречи, пришлось уничтожить: привычка конспиратора не таскать с собой ничего лишнего.

Может быть, написать снова?

Долго он терзался сомнениями и наконец все-таки решился. Написал:

«Милая Тату!

Я заканчиваю свою работу… То, к чему я стремился, в одном сбывается — в политике мы победим… К личному счастью я никогда не стремился, если фортуна сама тоже не находит нужным, пусть будет посему… После завершения борьбы у меня не остается никаких связей, никаких нитей: нет у меня ни родства, ничего: один как перст, гол как сокол.

Великолепное дело — иметь друга, которому, ну, ничего не скрывая, можешь поверять свои волнения, тайны — словом, все, все. Нет у меня такого друга.

Знаете ли, хорошая, да что хорошая, дорогая Тату, когда я сижу с кем-либо, смеюсь и как бы безмятежно беседую, у меня подчас на душе такая боль, такая тоска, и потому не знаю, умею ли я веселиться. Словом, дивная Тату, хотите — примите, хотите — оттолкните, что ж, одной болью будет больше, я и её скрою…

Судьба моя в Вашей руке… Любить Вас в душе своей всегда я буду; если прикажете, я постараюсь вырвать все с корнем, но сохраню к Вам самое солнечное отношение, уважать буду и любить, как сестру свою.

Будьте откровенны, если Вы считаете меня ну хоть своим другом.

Уллубий».

Перечитав это послание, он остался им недоволен. Не был даже уверен, что Тату поймет его туманные намеки: «Великолепное дело — иметь друга…», «Уважать буду и любить, как сестру…» Разве так подобает мужчине, любящему женщину, открывать ей свое сердце?

Но ведь это Тату… Та самая Тату, которую он знал еще совсем девочкой… Он не мог, просто рука не поворачивалась написать ей с полной откровенностью обо всем, что его томило. К тому же у него не было решительно никаких дурных предчувствий. Может быть, если б он знал, что скоро его повезут в этом арестантской вагоне неведомо куда, если б знал, что судьба его сложится так, что неизвестно, доведется ли когда-нибудь не то что увидеться с любимой, а хотя бы еще раз черкнуть ей крохотную записочку, кто знает, может быть, тогда он написал бы иначе…

Но, сочиняя это письмо, он ни о чем таком даже и пе думал. Он был весь переполнен счастливым ожиданием грядущих радостных событий.

И вот наконец час его торжества настал. Пришла долгожданная весть: флотилия выходит из Астрахани между десятым и пятнадцатым мая. Получив это сообщение, он тотчас же решил созвать экстренное заседание обкома и Военного совета. Медлить нельзя было ни минуты.

Маленький одноэтажный дом мясника-даргинца Абдул-Вагаба Гаджи-Магома на Апшеронской улице. 13 мая 1919 года в одной из его комнат было так тесно, что негде было яблоку упасть, хотя прибыть смогли далеко не все. Настроение у всех было приподнятое. Никто не сомневался, что сейчас самый подходящий момент для захвата власти. В аулах собран довольно мощный военный кулак: более пяти тысяч вооруженных повстанцев только и ждут сигнала. Согласованный план действий всех повстанческих отрядов был разработан заранее. Согласно этому плану, наступление на Шуру должно было осуществляться одновременно с трех сторон: со стороны Дженгутая, со стороны Чиркея и со стороны Карабудахкента.

Вступив в Шуру, повстанцы должны, согласно плану, первым долгом захватить здание правительства, разоружить охрану и арестовать министров. Одновременно другие повстанческие отряды должны были захватить почту, телеграф, банк.