К Григорию Григорьевичу пришла делегация русских эмигрантов, которым по своим каналам удалось узнать про расстрел его сыновей. Это был не единичный случай, теперь активистам русского эмигрантского общества скорбную обязанность сообщать родственникам о казни близких приходилось исполнять довольно регулярно.
Как только Вера Федоровна увидела на пороге людей с мрачными, трагическими лицами, сразу все поняла. Она закрыла лицо руками и зарыдала.
Елисеев спустился к бывшим соотечественникам, словно каменный.
– Григорий Григорьевич, с глубоким прискорбием вынуждены сообщить, что в России по ложному обвинению, без суда и следствия расстреляны Ваши сыновья – Григорий и Петр.
– Я знал, – тихо заметил Григорий. Вид у него был отсутствующий.
– Знали? Вам кто-то уже сообщил?
– Нет, я просто знал.
Он сел у окна и уставился в одну точку.
Шли дни, недели, а Гриша по-прежнему сидел у окна и смотрел в одну точку. Он что-то ел, спал по два часа, а потом снова застывал, как каменное изваяние.
Через пару месяцев к нему в дом пришла нежданная гостья. Дама была окутана вуалью так плотно, что лица было не разобрать. Когда она приподняла множественные слои тончайшей материи, оказалось, что это Зинаида Рашевская.
– Прошу меня понять, это сугубо частный визит, о котором никто не должен знать! – дама была взволнована.
– Я понимаю, – заверил ее сильно постаревший за дни траура Григорий Григорьевич: – Даю Вам слово сохранить Ваш приход в тайне.
– Я узнала про Петра от сестры, она живет в России. Я не могла не выразить Вам соболезнования… Вероятно, Вы не знаете, но у нас с Петром был фиктивный брак. Я видела его лишь раз, в храме на венчании. Но он показался мне добрым, светлым юношей. Он спас меня тогда… Все было крайне запутанно, я готова была броситься в реку… Мне жаль, что я так и не смогла поблагодарить Вашего сына. А теперь уж поздно!
Григорий увидел в ее глазах искренние слезы.
– Молитесь за него! Уверен, он услышит Вас.
Они расстались, сохранив до своих последних дней эту встречу в тайне.
Гриша и сам больше времени стал проводить в храме, пытаясь вымолить у душ сыновей прощения.
X
Напряжение в мире нарастало. Европа, позабыв уроки первой мировой войны или, скорее, расхлебывая ее результаты, вновь призывала кровавый апокалипсис. Германия, Польша и Венгрия с согласия Великобритании и Франции расчленили Чехословакию, оттяпав себе по жирному куску. Попытки СССР обсудить защиту Чехословакии в Лиге наций были блокированы Англий и Францией, которые сразу после мюнхенского договора подписали с Германией декларации о взаимном ненападении.
В Испании все еще шла война между республиканцами и националистами. Там же была первая непрямая схватка нацистской Германии и Советского союза. Клим просился сражаться с войсками Франко, но руководство считало, что он в своем возрасте нужнее в Ленинграде. Когда началась финская война, Клим поставил вопрос ребром. Задача отодвинуть государственные границы от второй столицы казалась ему, человеку военному, крайне важной в свете последних событий в мире. Он не мог больше протирать штаны в кабинетах. И, самое главное, хоть он и не признался бы в этом никогда, ему было тошно дома. Глафира со всей нерастраченной страстью спивалась, устраивая в квартире бесконечные гулянки. Клим уговаривал, взывал к совести и материнским чувствам, ругался – все было бесполезно. В конце концов, он стал чаще ночевать в своем кабинете, предпочтя неудобный кожаный диван с продавленными пружинами супружеской кровати.
Клим погиб в первых же боях «зимней войны» на линии Маннергейма. В его вещах боевые товарищи нашли семейное фото, а в кармане гимнастерки залитую кровью вырезку из газеты с фотографией красавицы-поэтессы с солнечной улыбкой. В статье пространно говорилось о ее творчестве, а также мельком упоминалось, что она стала подругой жизни высокопоставленного советского чиновника.
Глафира не особенно горевала о погибшем муже. Возможно, в пьяном угаре она даже не особенно осознала, что произошло. Оставшись без тормозов в виде бесконечных упреков супруга, она совершенно опустилась, начиная баловать себя алкогольными напитками с самого утра. Вокруг нее образовалась бурлящая страстями свита из таких же знатно пьющих кавалеров. Однажды пьяный поклонник в приступе белой горячки зарезал Глафиру кухонным ножом.
Супруга Гули, которую благодаря настойчивости Таси и ее обращениям к Прокурору СССР Бочкову, все-таки освободили из лагеря, вернулась в Ленинград. Тогда же Тася узнала, что отца больше нет. Прокурор на ходу сочинил версию, что тот долго болел и умер.
Вера часто бродила потерянная по городу, по тем местам, где они гуляли с мужем. Как-то она проходила мимо квартиры Клима, где давным-давно весело ужинали с Гулей и Петей. Женщина на секунду подумала, не зайти ли поздороваться с хозяевами, но решила, что командир красной армии вряд ли обрадуется визиту бывшей заключенной, жене врага народа. Она прошла мимо, не узнав о том, что семьи, радушно принимавший их когда-то, больше нет.
XI