Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети

– Следующим мы шлепнем тебя, Криворогов, – раздраженно заметил голодный председатель, забыв на секунду о присутствии только что осужденного.

– За что, товарищ Милосердов?

– За эту аристократическую грусть в глазах! Откуда она у тебя? Ты же от сохи! – напрасно председатель пугал сослуживца, тот и без угроз Милосердова жил в постоянном страхе.

Рыжий подписал протокол, не заставляя себя поторапливать.

– Конвой! – позвал председатель.

– Обедаем? – спросил его рыжий: – Я на минуту в уборную.

Он вышел следом за Гулей.

– За себя не прошу. Но у меня здесь брат, спаси его! Ссылка, лагеря, только не расстрел! Помни, ты мне жизнью обязан! Пусть за всех Елисеевых я расплачусь, – шепотом потребовал Гуля от давнего знакомого.

VII

Гриша шел по своему прекрасному цветущему саду. Ему не терпелось проверить вновь высаженные белые нимфеи нового, редкого сорта. Подходя к пруду, он почувствовал более выраженный гнилостный запах. Оказавшись еще ближе, он увидел среди белых цветов всплывшие части белой одежды. Григорий испугался, неужели кто-то утонул? Он нагнулся ближе, чтобы рассмотреть, и вдруг из воды поднялась полусгнившая рука, вся в трупных пятнах.

Гриша застыл от ужаса. Жуткий страх сковал его ноги. Он не мог двинуться с места.

Из пруда начала подниматься покойная сестра Лиза в заметно истлевшем кружевном подвенечном платье, на которое зацепились цветы кувшинок и водоросли. Наконец, несчастный смог закричать и бросился бежать.

Себя не помня, он взлетел на второй этаж, закрылся в кабинете и выглянул оттуда в сад, чтобы увидеть, где покойница. Та будто и не собиралась его преследовать, она оглядывалась и кого-то звала. Григорий прислушался и у него остановилось сердце.

– Гуля! Петя! Где же вы? – звала сестра.

Григорий на секунду успокоился, вспомнив, что сыновья в другой стране. Но тут он увидел, как к Лизе бегут два мальчика. Это были Гуля и Петя в детстве. Покойница взяла их за руки и повела к пруду. Петя баловался и пытался увернуться, но Лиза крепко держала его за руку.

– Нет! Нет! – Григорий распахнул окно и закричал, чтобы мальчики его услышали.

Но покойница и сыновья зашли в воду и медленно исчезли в водяных лилиях.

– Нет! Нет! – кричал отец.

– Гриша! Очнись! У тебя кошмар! – услышал он голос Веры Федоровны и проснулся.

– Вера, беда! Что-то случилось с Гулей и Петей!

– Это был просто сон!

– Ты же знаешь, эти мои сны сбываются…

– Помнишь, однажды тебе уже снился сон про Петю, и ничего не случилось. Он поправился после испанки. А потом еще были сны, и тоже, слава Богу, не сбылись. Успокойся, ты просто переживаешь, что они тебе не отвечают.

Вера Федоровна спустилась в кухню и принесла супругу стакан теплого молока. Гриша смотрел в окно на покрытый снегом сад и подмороженные пруды. Январская картинка совершенно не соответствовала сну.

– Знаешь, как это можно трактовать? Поскольку они не откликнулись на мое письмо, мое сознание как бы метафорически похоронило их… Как бы закрыло данную тему.

– Гриша, ты слишком глубоко чувствуешь! В твоем возрасте пора уже и о себе побеспокоиться. Так и до нового сердечного приступа недалеко.

VIII

В конце января Гулю с Петей расстреляли и захоронили на Сергиевском кладбище Уфы.

Через четыре дня после ареста супруга забрали и Веру. К счастью, ее не казнили. Сослали в лагеря.

Тася, узнав про аресты родителей, едва с ума не сошла. Начала бегать по инстанциям. Поехала в Уфу. В ОГПУ артистку столичного театра пришлось принять самому товарищу Милосердову.

– Будьте любезны объяснить мне, в чем обвинили моих отца, мать и дядю, – дерзко начала Тася. За этой наглостью она старалась скрыть ужас, охвативший ее в здании НКВД.

– В контрреволюционной агитации, – отрезал сотрудник органов. Он не намерен был вступать с истерично настроенной женщиной в спор.

На секунду в мертвых глазах Милосердова мигнул огонек. Тася была молодой и невероятно привлекательной женщиной. Кроме того, она была артисткой оперетты, что безусловно добавляло шарма. Однако он быстро оценил свои шансы, и огонек потух, словно и не бывало.

– Я могу с ними увидеться?

Мужчина лишь поднял бровь. «В каком мире вы живете, милочка?» – хотелось ему спросить залетную столичную штучку. Но чекист промолчал. Он взял клочок бумаги и что-то написал на нем.

– Это адрес лагеря, где сидит Ваша мать.

– А отец?

– Он осужден «без права переписки». Какие свидания? – мрачно ответил Милосердов: – Поезжайте лучше домой, не хотелось бы мне и Вас тут допрашивать.

Только позже Тася узнала, что это значит – без права переписки. Расстрелянные не пишут. Но тогда, в кабинете Милосердова, она еще не поняла, что папы больше не было.

В Уфе ей ничего больше было не добиться, и она поехала назад в Ленинград.

Оказалось, съездить к матери в лагерь не так-то просто. Но Тася не была бы Елисеевой, не была бы внучкой своего деда, если б не смогла устроить себе это свидание.

IX