Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети

– Вот тебе и весь сказ. И потом у людей, которые родились в достатке, как правило, другое отношение к деньгам… Им нет нужды добывать блага, драться за них, нет этой жажды жить красиво… благосостояние отчасти теряет свою ценность. Все мои братья и я с легкостью отказались от наследства еще до революции… Хотя, к чему лукавить, в мире есть и те, кто жизнь отдаст за презренный металл.

– Вот так взяли и сами отказались от наследства? Почему? – юный сосед таращил на Елисеева глаза, как на диковинный экспонат в музее.

– Семейная тайна, Владимир, – улыбнулся Гуля, давая понять, что разговор на эту тему окончен.

IV

В мире было неспокойно. Гитлер набирал обороты и уже показал свои клыки, устроив штурмовикам, которые когда-то были главной силой пивного путча, ночь длинных ножей. Германия покинула Женевскую конвенцию по разоружению и Лигу наций. Муссолини завоевал Эфиопию. В Испании шла война.

Казалось, после чудовищного сотрясения мира во время первой мировой войны, вулкан передела миропорядка, напившись вдоволь крови, должен был заснуть на какой-то период. Но вот он опять запыхтел, заплевался, изрыгая из себя густым пеплом опасные столкновения и непримиримые конфликты. Тектонические плиты мироустройства вновь пришли в движение.

В молодой Советской стране, с трудом восстанавливающейся после гражданской войны и разрухи, главой НКВД был назначен Ежов.

После медицинского института, Гуля поработал в больнице Уфы, откуда его тоже уволили. Кроме стандартной рекомендации не позволять ссыльным трудиться на одном месте длительное время, был еще один раздражающий момент – слишком уж этот врач из «бывших» был талантлив. Для некоторых местных эскулапов это было как заноза в пальце.

Когда за ним пришли из ОГПУ, Гуля будто и не был удивлен. Аресты случались все ближе и ближе. Его скорее поражало, что их с братом не забрали раньше.

Супруга была дома. Увидев людей из органов, она не зарыдала, не устроила скандал, лишь заметно побледнела.

– Вера, хочу поблагодарить тебя… за каждую минуту нашей жизни! – Гуля был поразительно спокоен, и непривычные для него слова не звучали пафосно или пошло из его уст. Они прижал жену к груди и быстро поцеловал в макушку.

– Не говори так! Ты будто прощаешься навсегда! Вас отпустят! Разберутся и непременно освободят!

Гуля покачал головой.

– Думаю, уж больше не увидимся. Обещай, что будешь сильной!

У Веры затрясся подбородок. Она ничего не могла с этим поделать.

ОГПУшники быстро положили конец прощанию, которое, если бы так продолжалось, грозило перерасти в привычную им истерику. А они-то радовались, когда только зашли. Такие интеллигентные люди, одно удовольствие арестовывать.

Петю забрали вечером прямо с концерта, не дав ему объявить номера во второй части.

V

Григория Григорьевича младшего привели на допрос. В то время многие тройки подписывали приговоры заочно, не утруждая себя встречами с обвиняемыми, а иногда и не имея возможности из-за массовости арестов. Но в те дни в Уфимском НКВД ждали приезда руководителей из Москвы, поэтому на всякий случай решили хотя бы формальный допрос устроить. Над чекистами висел такой же дамоклов меч возможных репрессий, как и над любым другим советским гражданином.

Елисеева завели в обшарпанную комнату подвала и посадили на стул в центре помещения. За столом у стены расположилась тройка. Было обеденное время, и из коридора пахло щами. У доктора сводило желудок от голода.

Гуля рассматривал своих палачей. Главным, вероятно, был хмурый квадратный человек средних лет, который, как председатель, восседал посередине. Он ковырялся в стопках дел, пытаясь найти Елисеевское. Слева от него сидел пожилой мужчина с небольшой седой бородкой. Он был крошечного роста с маленькими ручками. Всякий раз, когда открывалась дверь, и доносился кислый запах щей, он морщился, словно от боли. Справа от председателя тройки расположился худощавый человек с рыжей кудрявой шевелюрой. Гуле казалось, что они уже где-то встречались. Он мог быть одним из бывших пациентов. Их были тысячи. Тысячи вылеченных людей. Рыжий очевидно тоже признал врача, потому что глаз не поднимал, упорно рассматривая что-то на полу.

На столе зазвонил телефон.

– Милосердов, – взял трубку главный из тройки.

Гуля улыбнулся про себя: «Надо же, какая говорящая фамилия».

Председатель выслушал, что ему сказали на том конце провода и, встав, направился к двери. Он тоже оказался невысоким, коренастым, твердо стоящим на ногах.

– Ждите. Вернусь – допросим, – бросил он товарищам.

Как только он вышел, пожилой мужчина встал из-за стола с гримасой боли и стал разминать ногу.

– Бедро ноет… еще эти щи! Меня в пот бросает от их душка. Говорю тебе, это она меня прокляла! – видимо продолжил он прерванный разговор.

– Прекращай, Ипат Алексеич, – коллега глазами показал старику на Гулю, мол, не время для такой личной болтовни.

Услышав голос рыжего, Гуля вспомнил. Это был тот молоденький дезертир, который во время первой мировой вогнал себе парафин под кожу, и которого Гуля спас, отправив в тыл.

– Верно говорю, порчу на меня навела! Змея! Или мать ейная.