Три солнца. Сага о Елисеевых. Книга II. Дети

– Поучи меня еще! К слову, мне пора бежать на лекцию, – в Уфе Григорий Елисеев-младший устроился работать в медицинский институт: – Слово-то какое-то выбрал – «опостылел». Что за лексикон героини Островского?

– Все-таки немного обидно, что он мне письмо не написал… Как думаешь, почему?

– Возможно, потому что ты его уже простил…

II

Весной Григорий Григорьевич с супругой отправились в Гранд Опера на концерт Шаляпина, давно покинувшего Советскую Россию.

Послушать великолепный бас собрался почти весь русский бомонд в изгнании. Даже в эмиграции, не всегда имея средства на элементарные нужды, русские женщины блистали. Окутанные в вуали страданий и вечной тоски, в сопровождении печальных кавалеров с идеальной выправкой, они казались еще загадочнее. Грусть стала их неотъемлемым аксессуаром, который лишь подчеркивал глубину их прекрасных глаз.

– Сборище призраков, – неромантично охарактеризовал публику Елисеев.

– Гриша, не будь таким букой! – Вера Федоровна едва сдержала улыбку.

– Разве не так? Мы все из прошлого. Нас не существует. Мы все тени потерянной России.

– Довольно! Будь любезен, не порти мне настроение.

– Посмотри, тебя приветствуют две мумии, – шепнул Гриша жене.

Вера Федоровна повернулась и увидела своих константинопольских подружек. Она помахала им в ответ.

– Похоже, у смерти все же есть вкус… – не унимался Гриша.

– Гриша! Прекрати немедленно!

В антракте старушки настигли Веру Федоровну с супругом.

– Как вам нравится концерт? Божественный голос, не правда ли? – затараторили наперебой сестры: – Жаль мы не можем насладиться выступлением в полной мере. Мы в такой ажитации! После убийства Кирова – Вы же слышали об убийстве? – в Совдепии начались новые гонения на людей с приличными родословными. Внука нашей родственницы сослали в Уфу. Кстати, Елисеев Григорий Григорьевич, хирург, вам не родственник?

– Это мой сын, – улыбка моментально сошла с лица Григория: – Что с ним?

– Похоже, он тоже в Уфе. Николя о нем упоминал. Но, возможно, это лишь тезка… Вы поддерживаете связь с сыном?

– Это довольно проблематично в нынешних условиях.

– И не говорите! Николя жаловался, что письма вскрывают, а посылки и вовсе обворовывают…

Пока они верещали, Гриша боролся с накрывающим его обмороком. Сердце онемело.

– Душно! Я выйду на воздух, – он пытался ослабить сдавивший его горло ворот. Оставив Веру Федоровну с шумными дамами, Григорий вышел на балкон. Паника немного утихла. Мотор в груди потихоньку снова заработал.

Под ногами в теплом свете фонарей мирной жизнью кипел Париж.

– Что с нами не так? Этот вечер мог бы быть в Петербурге, и фонари так же ласково улыбались бы праздным гуляющим, – словно прочел мысли Григория курящий на балконе офицер.

Они молча смотрели на вечерний город. Мужчины не плачут, это блики ночных огней отражались в их глазах.

III

Гулю обожали студенты, хоть он порой и бывал с ними строг. Попасть на лекции Елисеева считалось огромной удачей. Начинающие медики пересказывали друг другу их содержание, в особенности пытаясь передать манеру изложения и тонкие шутки преподавателя. Казалось, все довольны.

Через полгода Елисеева вызвали в кабинет к руководству.

– Видите ли, Григорий Григорьевич, нам придется с Вами расстаться.

– У Вас есть претензии к моей работе?

– Ну что Вы! Какие претензии? Вы очень популярны у студентов. Я бы даже сказал, чересчур популярны.

– Разве это плохо.

– В определенном смысле.

– Петр Васильевич, не заставляйте меня тянуть из Вас слова…

– Вы же взрослый человек, Григорий Григорьевич. Уверен, Вы все понимаете.

– Нет уж, увольте, не понимаю. Извольте объяснить.

– Вот поэтому. «Извольте», «будьте любезны» – происхождение не вымарать. Вы же знаете, есть рекомендации, что представители вражеских классов не должны работать на одном месте больше полугода, чтобы не было возможности организовать заговор…

– Сумасшествие какое-то… Я сознательно остался в Советской России, никогда не пытался бежать, в гражданской войне не участвовал… Что Вам еще от меня нужно? Мне на крови поклясться, что я не готовлю никакого мятежа?

– Да я-то здесь причем, Григорий Григорьевич? Я ведь ничего не решаю… Но и свою голову в петлю совать из-за вас не собираюсь! К чему препирательства? Вопрос решен.

Гуля ушел, хлопнув дверью.

На следующий день он объявил студентам о том, что уходит из института. Ребята страшно расстроились. На последней лекции они преподнесли ему необыкновенную бронзовую чернильницу на память. Гуля был растроган.

По дороге домой за ним увязался парнишка, который жил по соседству на улице Роберта Оуэна.

– Григорий Григорьевич, а правда Вы из богатой семьи?

– Правда, Владимир. Но это было очень давно.

– А каково было расстаться с роскошной жизнью? Жалко, наверное?

– Ни дня не жалели. Я всегда мечтал быть врачом. Чтобы быть хирургом совсем не нужны несметные богатства. Для меня главное счастье в жизни – вытаскивать пациентов с того света. Вот спроси меня, променял бы я хоть одну спасенную жизнь на чемодан драгоценностей.

– Не променяли бы!