О ревизии революционного менталитета Сталина, сосредоточившего в своих руках абсолютную полноту власти, есть свидетельства современников. В речи, произнесенной 9 февраля 1946 г., Сталин заявил, что единственная разница между коммунистами и беспартийными состоит в том, что первые являются членами партии, а вторые нет. В конце 1940-х годов Сталин в узком кругу неожиданно сказал: «Война показала, что в стране не было столько внутренних врагов, как нам докладывали и как мы считали. Многие пострадали напрасно. Народ должен был бы нас за это прогнать. Коленом под зад. Надо покаяться». На предложение члена Политбюро А.А. Жданова созвать съезд партии и обсудить проблемы развития и проблемы недавней истории Сталин «махнул рукой: «Партия… Что партия… Она превратилась в хор псаломщиков, отряд аллилуйщиков… Необходим предварительный глубокий анализ». Подтверждением реальности подобного тренда к реформированию политической системы, превращению партии в подобие «политотдела при Совете Министров» являются предложения Жданова о сокращении полномочий партийного аппарата, действия Берии в первой половине 1953 г. по возвышению государственных начал, реформы Маленкова и попытки Г.К. Жукова в бытность министром обороны уменьшить влияние политработников в армии.
Но партийный аппарат не хотел умирать. Выразителем и защитником его интересов стал Никита Сергеевич Хрущев, во второй половине 1950-х гг. прекративший процесс деидеологизации советского строя.
Советская модель развития для других стран
Объективным препятствием для процесса деидеологизации стало создание социалистической системы, возникновение государств «народной демократии» в Восточной Европе и в Азии. Это явление стало следствием обретения СССР имперской мощи и превращения в сверхдержаву, которой, как и иной сверхдержаве – США, требовались союзники.
Поначалу, в 1945–1947 гг., Сталин считал возможным сохранение в Болгарии, Венгрии, Румынии, Югославии, Албании, Чехословакии, Польше, Восточной Германии буржуазного строя – при условии дружественного к СССР правительства. Позднее ужесточение холодной войны и логика поведения сверхдержавы в международных отношениях привели его к мысли о неизбежности создания в Восточной Европе абсолютно лояльных режимов. Национализм в разной степени, но присутствовал в политической жизни этих стран. В условиях господства в Советском Союзе коммунистической идеологии и там должна была утвердиться эта идеология и выражающие ее политические силы.
В Азии многолетние усилия СССР принесли долгожданный результат: победу коммунистической партии в Китае и создание 1 октября 1949 г. Китайской Народной Республики. КНР, Монголия, социалистический Северный Вьетнам и социалистическая Северная Корея составили восточную часть всемирной социалистической системы.
Таким образом, внешний фактор – уже не Запад, а Восток Европы и азиатский Восток – закреплял идеологический стержень социалистической государственности в самом Советском Союзе. Парадоксальным образом это с двух сторон поддерживало стихийно возникшую советскую модель развития и препятствовало ее коренной трансформации: Запад желал ее ослабить или уничтожить, Восток желал ее усилия. Реагируя на эти противоположные вызовы, Советский Союз был вынужден развиваться в существующих параметрах, оказался обречен на «реформу внутри системы». Система могла существовать, но не могла развиваться.
И то, что в Советской России в 1920-1930-х гг. виделось переходным состоянием хозяйства, политического строя и общества, стало укрепляться как единственно возможное состояние. Господство государственного сектора в экономике, плановое регулирование хозяйственного развития, индустриализация и коллективизация, монополия внешней торговли, ликвидация крупного и утеснение мелкого национального капитала, главенство коммунистической партии и коммунистической идеологии в политической жизни, ужесточение политического режима, цензура и ликвидация оппозиции – все это меняло жизнь миллионов людей. В то же время уничтожение безработицы, введение социальных гарантий для трудящихся, активная социальная политика новой власти смогли обеспечить ей определенную поддержку.
Иной модели в Москве не было. Ничего иного не успело возникнуть, а либерально-демократический дрейф к конвергенции двух систем оказывался невозможным. Так на основе «советской модели» возникло