Наконец, сама земля, которую получал во владение крестьянин, становилась не его личной собственностью, а собственностью общины. Без позволения общины крестьянин не имел права распоряжаться своим наделом. Выход из общины был сильно затруднен необходимостью погашения недоимок и выплатой вперед различных сборов, что могли позволить себе немногие богачи. Выкупные платежи повисли тяжелой гирей на мужиках.
Наделение крестьян землей носило принудительный характер: помещик обязывался предоставить надел крестьянину, а тот обязывался его принять. До 1870 г. по закону крестьянин не мог отказаться от надела. Эта мера должна была предупредить своевольство мужиков и обеспечить государство с их стороны налогами и повинностями.
Фактически 23 млн крестьян получили от 2 до 4 десятин на работника, всего 34 млн десятин, в среднем 3,4 десятины на душу, притом что для обеспечения прожиточного минимума требовалось в черноземной полосе 5,5 десятины, а в Нечерноземье – от 6 до 8 десятин. У 100 тысяч помещиков осталось 69 млн десятин.
Как повели себя крестьяне
Крестьяне сочли себя обманутыми. Они собирались вокруг местного грамотея, заставляя его снова и снова читать пункты положения, полагая, что при первом чтении что-то важное было пропущено. Когда же желаемого не находили, приходили к мысли, что документ ложный, что помещики его подменили, скрыв от них истинную царскую волю. А правды, желаемой им, мужики в присланных бумагах не находили. Во многих губерниях вспыхнули волнения.
В Туле чтение манифеста последовало 5 марта, а в деревнях – 12 марта и на народ никакого впечатления не произвело. Крестьяне не поняли манифеста и начали его по-своему перетолковывать, давая себе небывалые преимущества. На следующий день крестьяне без всякого позволения отправились в Тулу искать работу, а женам своим запретили выходить на барщину. Местный помещик растерялся и послал письмо становому приставу, прося навести порядок, но ответа не было. Растерянность воцарилась всеобщая.
Другой помещик из своего имения в северо-западной губернии писал сыну в Петербург: «Скверно у нас! Крестьяне бунтуют, не хотят отправлять барщину, собираются толпами. Флигель-адъютант с попом, предводителем, стряпчим, исправником, батальонным командиром и офицерами разъезжают по имениям, а им вслед несколько сот мужиков кричат: «Не пойдем! Мы вольные! Не позволим бить наших!» Губернатор ничего не делает, а флигель-адъютант Нарышкин, как видно, в подобных делах еще не бывал, не знает, что делать с толпой. Войска здесь мало… Нарышкину сказали, что он не флигель-адъютант, что помещики его переодели в адъютантский мундир и выдают за флигель-адъютанта! Жизнь помещиков не в безопасности… боюсь оставить свой дом, потому что и дворовые люди разбегутся, а мужики готовы все сжечь…»
18 апреля император получил телеграмму от генерал-майора свиты А.М. Дренякина: «С сокрушенным сердцем всеподданнейше доношу. Сегодня вынужден был употребить 41 пулю Казанского полка против бунтовавших в селе Кандеевке, гнезде возмущения, разлившегося по соседним уездам Пензенской и Тамбовской губерний: убито 8, ранено 26, но не повинились. Удалось захватить толпу с разных сел трех уездов 410 человек, и только после наказания главных зачинщиков первой категории шпицрутенами 29, второй – розгами 16, остальные покорились, кажется, чистосердечно, и прощены».
20 апреля в Зимнем дворце в Петербурге была получена вторая телеграмма генерала Дренякина: «Имею счастье всеподданнейше поднести, что чудовищное неповиновение исчезает. Окрестные селения, выдавая зачинщиков, присылают хлеб-соль. Все ожило! Работы начались!»
Как повели себя дворяне
В первые годы проведения крестьянской реформы положение в русской деревне было трудным, как и во всякий переходный период. В такие годы и крестьянское, и помещичье хозяйства слабеют. Многие помещики оказались неспособными вести свое хозяйство с наемными рабочими, со своим инвентарем, на все это у них не хватало капиталов. Тем более средств не хватало на проведение каких-либо улучшений. В черноземных губерниях помещики были вынуждены большую часть земли отдавать крестьянам в краткосрочную аренду. В нечерноземных губерниях помещики зачастую своей запашки не имели вовсе, их хозяйства быстро приходили в упадок, земли распродавались купцам и деревенским богатеям. А последних имелось немало.