Три столетия реформ и революций в России

Дворянство оказалось расколотым по отношению к крестьянской реформе. Его крепостническое течение было занято вопросом о политической компенсации, которую могло получить дворянство от власти, дабы сохранить свое господствующее положение в обществе. В самом начале 1862 г. тверское дворянство подало на высочайшее имя адрес, в котором предлагало проведение демократических преобразований: введение «собраний выборных от всего народа без различия сословий». Привезшие в Петербург тверские мировые посредники были арестованы, но коротким заключением все и ограничилось. Весною 1862 года петербургские и московские дворянские собрания потребовали пересмотра положений 19 февраля и «согласования» их с Жалованной грамотой дворянству 1785 г. Властью это требование было признано «неуместным». Спустя несколько месяцев П.А. Валуев предложил царю преобразовать Государственный совет в выборный дворянский орган, но Александр Николаевич отклонил это предложение, сочтя его «несвоевременным».

Чего хотели ревнители «дворянской чести и привилегий»? По видимости – введения демократических начал в государственное управление. По сути – усиления роли дворянства в делах государственного управления, ведь темное и неграмотнее крестьянство оказалось бы объектом манипулирования в руках их бывших хозяев, установилось бы господство меньшинства; в то время любая конституция в России осталась бы на бумаге. Это вполне могло бы и серьезно затормозить, и повернуть вспять крестьянскую реформу, что понимал Александр Николаевич. Будучи первым дворянином империи, он тем не менее выступал выразителем интересов всех сословий, сознавая свое значение посредника между различными частями народа. Но все же он пошел на уступки первому сословию.

Спустя пять недель после 19 февраля С.С. Ланской и Н.А. Милютин были отправлены в отставку. Ланской получил титул графа, а Милютин – звание сенатора и «позволение отправиться в заграничный отпуск». «Я вынужден расстаться с вами, – сказал при аудиенции император Николаю Алексеевичу. – Дворянство считает вас красным».

Новым министром внутренних дел стал Петр Александрович Валуев, сумевший заручиться поддержкой и эмансипаторов, и их противников. Либеральный краснобай, Валуев объявил, что ставит своей задачей «строгое и точное введение в действие положений 19 февраля, но – в примирительном духе». По выражению великой княгини Елены Павловны, он был «способен много наговорить, но сделать немногое». Валуев тут же повернул дело в пользу помещиков.

Государь не обольщался мыслью о широкой поддержке, знал, что в обществе опора его преобразований намного слабее, чем в народе. В конце февраля 1861 г. он как-то пришел на концерт придворного оркестра. Маленькая зала придворной певческой капеллы была полна публики, сюда имели доступ сливки петербургского общества. При виде государя дирижер А.Ф. Львов и несколько хористов крикнули: «Боже, царя храни!», но публика молчала, никто даже не пошевелился. Но Львов сделал знак оркестру, грянул гимн, и только тогда публика нехотя начала подниматься с кресел. Такое трудно было забыть Царю-Освободителю.

Взбаламученное море

Немало в России оказалось людей, полностью и горячо поддержавших начало коренных перемен. «Манифест великолепен! – писал епископ Ставропольский Игнатий (Брянчанинов) 22 марта 1861 г. губернатору А.А. Волоцкому. – Выслушен был с величайшим вниманием и благоговением, произвел на все сословия самое благоприятное, спасительное впечатление. Общественное мнение о деле было искажено проникнувшим во все слои общества журналом «Колокол» и различными печатными статьями в направлении «Колокола». На этом основании многие ожидали Манифеста если не вполне в том же направлении, то, по крайней мере, в подобном или сколько-нибудь близком. Является Манифест! Высокое направление его, величие и правильность мыслей, величие тона, необыкновенная ясность взгляда на дело, прямота и благородство выражения, точное изображение несовместности и несвоевременности устаревшей формы крепостного права и вместе публичное оправдание дворянства… проповедь Манифеста об истинной свободе с устранением своеволия и буйства, которые невежеством и злонамеренностью смешиваются с идеею о свободе, – все это доставило Манифесту необыкновенную нравственную силу… Манифест, служа разумным изображением нашего Правительства, не может не изливать истинного утешения в сердца всех благомыслящих и благонамеренных, фактически доказывая, что Правительство Русское шествует по пути самому правильному, самому благонадежному… В Манифесте с первого слова до последнего выражен принцип Монархический – залог общественного порядка и благоденствия России».