Три судьбы

– Ай, дяденька, – запричитала Лялька. – Мамку в больницу забрали, а папка уже неделю пятнадцать суток высиживает. Денег нету. Как бы мне вещички продать? Помру же с голодухи!

Лицо у калеки слегка вытянулось. Он посмотрел куда-то через зал, словно искал там кого-то глазами. Пожал плечами. Девочка проследила направление его взгляда и… пропала.

Так она попала к Корнилычу. Вдоволь посмеявшись над ее историей, он решил использовать ее чары в своих интересах. Родителям было сказано, что Лялька бросает школу и устраивается на работу. Родители не спросили куда, а только – сколько платят. Вздохнули облегченно. История с кражей у Борьки последствий не имела. Кандидат-биолог приложил все усилия, чтобы удержать бьющуюся в истерике жену от заявлений в милицию. Отпоил валерианкой, объяснил, что давал ключи декану для встречи с юной и очень ветреной особой. Декан обещал компенсировать пропажу.

Лялька принялась за работу с азартом. Любимыми клиентами у нее стали простачки, приехавшие с северными деньгами, дабы быстро и бурно насладиться питерской жизнью. Ее юность и свежесть работали без сбоев. За первые три месяца она принесла Корнилычу столько же, сколько все остальные приживалы вместе взятые. «Смотри, старик, какие потроха!» – частенько говорила она перед тем, как «снять» очередного типа в дубленке и предоставить на растерзание серым крысам.

Разумеется, случалось ей оказывать клиентам и другие услуги. Напоролась однажды на ментов в штатском, пришлось ублажить сразу троих. «Корочки» свои под нос совали, Корнилыч вступиться не решился. И Лялька обслужила – бесплатно и быстро. «Промахнулась, – объяснялась она чуть позже с Корнилычем. – Не я потрошила – меня. Ничего, наверстаем».

Появлялись у нее, конечно, богатенькие клиенты и для души. Когда норму перевыполняла, Корнилыч не возражал, и Лялька укатывала дня на три – в отпуск. Лет за десять перебывала во всех питерских ресторанах, во всех пригородных дешевых гостиницах. Но дальше пригородного захолустья никогда не звали. А ей на юг хотелось, хоть разок… Где там! Держи карман шире!

От беспросветного пьянства красота ее так окончательно и не расцвела, а лет через пять тихо скончалось и то очарование, которое заставляло мужчин смотреть ей вслед. Им на смену пришла зазывная развязность, обещавшая профессионализм и полное отсутствие комплексов. Работа шла ничуть не хуже. Но за десять лет все это ей ох как обрыдло. Однообразие мучило. Стала Лялька чаще сидеть по вечерам с цыганами – вино пить. А потом с «убогими» – портвейн и водку. Каждый вечер встречал ее Корнилыч пьяной в дым, в хлам. Понял – тоскует девка. Какой из нее теперь работник!

Хотел было Корнилыч отвалить ей отступного да домой отправить, но тут подвернулся Феликс. Пусть девчонка порадуется, решил. Таких мужиков она отродясь не цепляла.

В первый день Лялька спьяну не разглядела «сюрприз» Корнилыча. Обматерила, бухнулась спать. А на следующее утро присмотрелась – и даже голова похмельная гудеть перестала. Вот это птичка залетная! Черты лица – как из камня выточены. Породистый, не здешняя шелупонь. Такие на нее и не смотрят обычно. Да и ей к таким подходить боязно – окатят презрением: мол, куда ты, красотка, со свиным рылом да в калашный ряд. А тут – рядом лежит себе на кровати, не храпит, как слон, а дышит тихо, как котенок.

Лялька изменилась в два счета. Состригла завешивающие лицо лохмы, краситься стала поприличней, белье полностью обновила – и постельное, и то, что на теле. Мыло завела душистое, вместо дурных французских духов. А главное – пить бросила, как отрезало.

Он, правда, редко к ней прикасался. Так, если уж очень пристанет. Да и как мужик он был не то чтобы полный ноль, ну так, на одну десятую. Она минут по сорок каждый раз ухлопывала, чтобы в нем хоть что-то зашевелилось. Это Лялька-то, профессионалка, которая любого мужика за пять минут заводила обычно.

Но ее тянуло к нему страшно, люто. Слезами по ночам обливалась Лялька от безысходной своей страсти, лежала с ним, спящим, рядом и утопала в собственных слезах. А утром всю свою нежность нерастраченную пускала на скудное их домашнее хозяйство: чистоту блюла для своего принца, щи варила ему отдельно от общей бурды, всякую вкуснятину покупала в кулинарии.

Он то ли не видел, как она старается, то ли привык к такому и считал нормальным, но ни разу не похвалил. Тогда Лялька захотела ребеночка. Чтобы такой же был, породистый. И глазки – такие же черненькие, и профиль – такой же точеный. И как он ни сопротивлялся безумному ее желанию, все равно она по-своему сделала. Феликс даже Корнилычу жаловался, нес ахинею про проклятия да пророчества, она ничего не поняла, но Корнилыч за Ляльку заступился, сказал, пусть, ее дело. Но Лялька почуяла сговор. И испугалась. Мало ли чего они с ее ребеночком сотворить захотят?