Три товарища

Комья земли захлопали по крышке гроба. Могильщик раздал нам лопаты, и мы стали закапывать Готфрида — Валентин, Кестер, Альфонс, я, — как закапывали когда-то своих товарищей там, на фронте. В ушах моих вдруг зазвучала старая солдатская песня, старая печальная солдатская песня, которую он любил напевать:

Аргоннский лес, Аргоннский лес.
Кресты отсюда до небес...

Альфонс принес с собой черный крест, простой, деревянный, какие бесконечными рядами стоят во Франции у безымянных могил. Мы укрепили его у изголовья и повесили на него старый солдатский шлем.

— Пошли, — хрипло проговорил наконец Валентин.

— Пошли, — сказал Кестер, но остался на месте. И никто не двинулся с места. Валентин обвел нас всех по очереди взглядом.

— За что? — произнес он. — За что же? Будь проклято все!

Ему не ответили.

Валентин устало махнул рукой.

— Пошли.

И мы направились к выходу по усыпанной гравием дорожке. У ворот нас ждали Фред, Георгий и все остальные.

— Как он умел чудесно смеяться, — сказал Стефан Григоляйт, по лицу которого, гневному и беспомощному, текли слезы.

Я оглянулся. Никто за нами не шел.

XXV

В феврале мы с Кестером в последний раз сидели у себя в мастерской. Мы были вынуждены ее продать и теперь поджидали распорядителя аукциона, которому предстояло пустить с молотка и оборудование, и колымагу такси. У Кестера обозначился шанс по весне устроиться гонщиком в небольшой автомобильной фирме. Я по-прежнему играл вечерами в кафе «Интернациональ» и пытался подыскать себе еще какую-нибудь работенку днем, чтобы зарабатывать побольше.

Во дворе постепенно собирались какие-то люди. Наконец явился и аукционист.

— Ты выйдешь, Отто? — спросил я.

— С какой стати? Все ведь выставлено, и он в курсе дела.

Вид у Кестера был усталый. Это не бросалось в глаза, но тем, кто знал его хорошо, было заметно, выражение лица стало напряженным и жестким. Вечер за вечером он колесил в одном и том же районе. Он уже давно узнал фамилию типа, убившего Готфрида. Найти его, однако, не удавалось, потому что тот из страха перед полицией переехал на другую квартиру и прятался. Все это разузнал Альфонс. Он тоже пока выжидал. Вполне вероятно, что этот малый и вовсе уехал из города. Но что Кестер и Альфонс выслеживают его, он не знал. Они же рассчитывали, что он снова выползет наружу, как только почувствует себя в безопасности.

— Отто, я все-таки гляну.

— Ладно.

Я вышел во двор. Наши станки и прочее оборудование были расставлены в середине двора. Около стены замерло такси. Мы его хорошенько помыли. Я бросил взгляд на сиденья и колеса. Наша старая дойная корова, как Готфрид нередко называл эту машину. Расставаться с ней было нелегко.

Кто-то стукнул меня по плечу. Я озадаченно обернулся. Передо мной стоял молодой человек нагловатого вида в пальто с поясом. Он вертел бамбуковой тростью и подмигивал мне:

— Хэлло! Никак знакомый!

Я напрягся, чтобы припомнить.

— Гвидо Тисс из «Аугеки»!

— То-то! — самодовольно заявил Гвидо. — И тогда мы встретились у этой же рухляди. Правда, с вами был какой-то мерзкий тип. Я еще чуть было не дал ему по физиономии.

Представив себе, как он дал бы по физиономии Кестеру, я невольно скорчил гримасу. Тисс принял ее за улыбку и тоже осклабился, обнажив довольно скверные зубы.

— Но так и быть, не будем поминать старое — Гвидо ни на кого зла не держит. Помнится, вы тогда отвалили сумасшедшие деньги за этого автомобильного патриарха. Ну и как, был в этом хоть какой-нибудь толк?

— Да, — сказал я, — машина оказалась хорошая.

— Послушали бы меня, — заблеял Тисс, — получили бы больше. И я бы не остался внакладе. Ну да ладно, не будем поминать старое! Простим и забудем! Но сегодня-то мы можем обтяпать дельце. Приберем ее к рукам за пятьсот марок. Верняк! Никто и не сунется. По рукам?

Я все понял. Он, верно, думал, что мы тогда перепродали машину, и не догадывался, что эта мастерская наша. И видимо, считал, что мы хотим снова купить эту же машину.

— Да она еще и сегодня потянет на полторы тысячи, — сказал я. — Даже без учета патента на право использовать ее в качестве такси.

— Вот и я говорю! — с жаром подхватил Гвидо. — Поднимем цену до пятисот. Это сделаю я. Если нам уступят ее за эти деньги — тут же отслюниваю вам три с половиной сотки.

— Этот номер не пройдет, — сказал я. — У меня уже есть покупатель.

— Ну и что... — Он явно не хотел сдаваться.

— Нет, для меня это не имеет смысла, — сказал я и перешел на середину двора. Теперь я знал, что он дойдет и до тысячи двухсот.

Аукционист приступил к делу. Начал он с отдельных предметов оборудования. Они принесли немного. Инструменты — тоже. Настала очередь такси. Первая цена была триста марок.

— Четыреста, — сказал Гвидо.

— Четыреста пятьдесят, — предложил после долгих колебаний один, судя по блузе, слесарь.

Гвидо предложил пятьсот. Аукционист обвел всех взглядом. Человек в блузе молчал. Гвидо подмигнул мне и поднял четыре пальца.

— Шестьсот, — сказал я.