Три товарища и другие романы

— Хассе, — сказал я, — по-моему, все это не так уж связано одно с другим, как вам кажется. И старайтесь поменьше об этом думать. Для вас сейчас важно продержаться первые дни. Потом положение прояснится, и вы будете лучше знать, что надо делать. А может, ваша жена сегодня вечером или завтра утром вернется. Она ведь тоже думает обо всем этом, как и вы.

— Она не вернется, — заявил он.

— Этого вы не можете знать.

— Если бы ей сказать, что я теперь получаю больше жалованья и что мы могли бы поехать в отпуск на сэкономленные деньги…

— Вы еще сможете ей все это сказать. Люди ведь не расстаются просто так.

Меня поражало, что он даже ни разу не вспомнил о том, что у него был соперник. Но до этого, видимо, просто еще не дошло; он думал только о том, что жена ушла, а все остальное было для него как в тумане. Я бы охотно ему сказал, что через несколько недель он еще, может статься, будет радоваться тому, что она ушла, но теперь, когда у него был такой потерянный вид, это прозвучало бы слишком жестоко. Истина всегда представляется раненому чувству жестокой, невыносимой.

Я еще занимал его какое-то время разговорами, чтобы только дать ему выговориться. Я ничего не добился — с мертвой точки его было не сдвинуть, но мне показалось, что он стал спокойнее. Он выпил коньяка. Потом меня позвала Пат.

— Одну минутку! — сказал я и поднялся.

— Да-да, — сказал он, как послушный мальчик, и поднялся вместе со мной.

— Останьтесь, я скоро вернусь.

— Простите…

— Я мигом, — сказал я и прошел к Пат.

Она сидела на постели, вид у нее был свежий, здоровый.

— Я чудесно выспалась, Робби! Наверняка уже полдень.

— Ты спала всего только час, — сказал я, показывая ей часы.

Она посмотрела на циферблат.

— Тем лучше, значит, у нас впереди еще много времени. Я сейчас встану.

— Хорошо. Я загляну к тебе минут через десять.

— У тебя гости?

— Хассе, — сказал я. — Но это ненадолго.

Я вернулся к себе, но Хассе уже не было. Я открыл дверь в коридор, но и там было пусто. Я вышел в коридор и постучал в его дверь. Никто не ответил. Я приоткрыл дверь и увидел, что он стоит перед шкафом. Несколько ящиков были выдвинуты.

— Хассе, — сказал я, — примите снотворное, лягте в постель и постарайтесь прежде всего крепко выспаться. Вы сейчас не в себе.

Он медленно повернулся ко мне.

— Быть всегда одному, каждый вечер! Торчать здесь одному, как вчера, — вы только представьте.

Я сказал ему, что все еще может измениться и что на свете много людей, которые по вечерам сидят дома одни. Он ничего не ответил. Я еще раз сказал, что ему надо лечь спать, может быть, завтра все окажется не таким уж и мрачным, а его жена опять будет дома. Он кивнул и пожал мне руку.

— Я загляну к вам еще вечером, — сказал я и с чувством большого облегчения ушел.

Перед Пат лежала газета.

— Сегодня утром, Робби, мы могли бы сходить в музей, — предложила она…

— В музей? — переспросил я.

— Да. На выставку персидских ковров. Ты, наверное, не слишком часто бывал в музеях?

— Ни разу в жизни! — заявил я. — Да и что мне там делать?

— Тут ты прав, — сказала она со смехом.

— Но это ничего не значит. — Я встал. — В дождливую погоду можно предпринять что-нибудь и для своего образования.

Мы оделись и вышли. Воздух на улице был великолепен. Пахло лесом и сыростью. Когда мы проходили мимо «Интернационаля», я сквозь открытую дверь увидел Розу, сидевшую перед стойкой. Перед ней была чашка шоколада, как всегда по воскресеньям. На столе лежал небольшой сверток. Вероятно, она, как всегда, собиралась навестить свое чадо. Я давно уже не был в «Интернационале», и мне показалось странным, что Роза равнодушно посиживает там, как обычно. В моей жизни так много всего изменилось, что я думал, будто и все кругом живут совсем по-другому.

Мы пришли в музей. Я думал, что мы окажемся там в одиночестве, но, к моему удивлению, собралась целая толпа. Я спросил служителя, в чем дело.

— Ни в чем, — пожал он плечами. — Так всегда бывает в дни, когда вход свободен.

— Вот видишь, — сказала Пат, — сколько на свете людей, которые интересуются такими вещами.

Служитель сдвинул фуражку на затылок.

— Не совсем так, сударыня. Ведь это все сплошь безработные. Они приходят не ради искусства, а потому что им нечего делать. А здесь им хоть есть на что поглазеть.

— Вот такое объяснение мне уже понятнее, — сказал я.

— Теперь еще что, — сказал служитель. — Вы бы пришли к нам зимой! Яблоку упасть негде, вот какое дело! А все потому, что у нас топят.

Мы прошли в зал, где висели ковры. Зал был на отшибе, и в нем стояла тишина. Сквозь высокие окна был виден сад, в котором рос огромный платан. Он был уже весь желтый, и оттого приглушенный свет в зале отдавал желтоватым цветом.